посвященной Обретению Святого Креста. Таким был первый храм Гроба Господня.
С 336 года и до наших дней место это уже никогда не забывали. Бывали в бурной истории Иерусалима времена, когда храм горел, однажды его даже разрушили, и он лежал в руинах несколько лет. Но из праха поднялся новый храм. Когда в 1099 году крестоносцы заняли Иерусалим, они сочли, что церковь недостаточно пышна и красива, и перестроили ее; современная структура и общий облик современного храма Гроба Господня в основном соответствуют их творению.
Конечно, многие не верят, что Гроб Христа лежал под храмом Венеры, а потому отрицают аутентичность храма Гроба Господня. Их аргументы основаны на убеждении, что данное место (сегодня оно находится точно в центре огражденного стеной города) было также расположено внутри стен Ирода. Среди немногого, что мы знаем о Голгофе, это то, что гора была за границей стен. Время от времени выдвигались альтернативы, но теперь все они давно забыты, за исключением гордоновского Кальвария у Дамасских ворот.
Не могу избавиться от ощущения, что шестнадцать веков твердой традиции более надежны, чем любые теории, какими бы правдоподобными они ни казались. Когда епископ Макарий в 336 году раскрыл Гроб Христа, он не хуже нас знал, что Иисус был распят за границей иерусалимских стен. Более того, он находился в лучшей позиции, чем мы, чтобы судить, где шла линия этих стен. Зачем бы он выбирал столь спорное место, если оно было неверным?
В этом кратком обзоре я показал, что очевидцы Распятия вернулись в Иерусалим через сорок лет после смерти Христа, а их потомки оставались там, начиная со времени вскоре после осады и взятия города в 70 году н. э. вплоть до открытия Гроба Господня в 336 году. Отрицать достоверность места Гроба Господня — значит признавать, что христиане, помнившие Распятие, не искали Голгофу среди развалин Иерусалима, не разговаривали об этом событии со своими детьми, не указывали на место другим христианам, не знакомым с географией истории Христа. Если задуматься о личных драмах, связанных с Голгофой, о том, как Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иоанна, шли с миром в утро Воскресения, как они бежали назад, чтобы поведать ученикам, что Господь восстал из мертвых, как Петр и «ученики, которых возлюбил Иисус», с бьющимися сердцами спешили лично убедиться в истинности случившегося, то понимаешь: невозможно для тех, кто лично соприкоснулся с таким чудом, не запечатлеть в памяти место действия, не передать известие об этом потомкам.
Гораздо легче поверить в то, что стена Ирода делала неожиданный поворот, чем в то, что люди, для которых сохранение традиций стало второй натурой, забыли, где находилось место столь исключительной важности для них и для всех, кто пришел следом.
Среди бесчисленных загадок Иерусалима можно обратить внимание и на крышу храма Гроба Господня. О внутреннем устройстве церковного комплекса написаны сотни книг, но, насколько я знаю, ничего не сказано о его внешнем облике, который не менее интересен.
Я мог бы никогда не узнать об этом, если бы не страдал дурной и даже опасной привычкой карабкаться на все таинственные и мрачные на вид лестницы старых зданий. Такую лестницу можно отыскать с тыльной стороны церкви, в узком проулке, который ведет на улицу Давида.
Я поднялся по ступеням, и передо мной открылся потрясающий вид на Иерусалим и Елеонскую гору с крыши храма Гроба Господня. Затем в нескольких ярдах я заметил верблюда, горделиво возлежащего прямо на кровле часовни Богоявления!
Если вы поднимитесь на крышу собора в Винчестере или на крышу Вестминстерского аббатства и вдруг увидите верблюда или хотя бы корову, вы явно начнете беспокоиться, но вид верблюда на крыше храма Гроба Господня не кажется столь ошеломляющим, он словно составляет часть фантастического обличия Иерусалима. На самом деле животное привели туда с грузом камней для починки кровли.
Вероятно, только на крыше этой церкви ясно понимаешь, что она выстроена на разных уровнях той скалы, которая образует навершие Голгофы, потому что все время приходится то спускаться по узкой железной лестнице на тридцать ступеней, то подниматься по другой — на десять или двадцать ступеней, чтобы освоить странную территорию, окружающую лабиринт куполов и крестов из железа и меди.
С одной стороны крыши я заметил веревку с сохнущим бельем, в том числе там была пара носков, которые могли принадлежать только кому-то из коптских монахов. Поблизости находилось маленькое, низкое строение с окошками, дверью и жестяной трубой от печи. Проходя мимо, я разглядел внутри смуглого отшельника, занятого, впрочем, не молитвой, а стиркой. И эта картина — отшельник, стирающий одежду, — показалась мне удивительнее, чем верблюд на крыше.
Поднявшись на крышу часовни Св. Елены, я открыл для себя один из наиболее необычных видов Иерусалима — монастырь черных иноков.
Некоторые монахи сидели на жарком солнце. Кое-кто сидел на корточках. Вокруг виднелись их хижины, грубые и примитивные сооружения с обмазанными глиной кровлями. Все это напомнило мне африканскую деревню в изгнании. На крыше возле «монастыря» высилась крошечная часовня — в нее могли войти лишь священники и служки, а братия и прихожане, желающие посетить абиссинскую службу, вынуждены сидеть на ступенях перед часовней.
Абиссинцы — самая странная, но во многих отношениях самая интересная община из всех, что поклоняются Христу в Святой Земле. Высокомерным людям, снисходительно улыбающимся по поводу причудливых особенностей этой церкви, следовало бы знать, что абиссинцы были обращены в христианство Фрументием в 330 году.
Это благочестивые люди, которые твердо держатся непривычных для нас верований. Они ведут родословие царской семьи от союза Соломона и царицы Савской, они убеждены, что Ковчег Завета спрятан где-то на территории их страны, а когда корабль прибыл в Африку, Яхве оставил Израиль, а избранным народом стали абиссинцы.
В Средние века черные монахи управляли значительными частями храма Гроба Господня, включая часовню Поругания, но, как я уже говорил, им не хватило сил, чтобы удержать эти позиции, и их вытеснили на крышу. Сегодня там живут около 20 монахов, которыми управляет темнокожий настоятель.
Я пытался заговорить с несколькими иноками, но не нашел никого, знавшего европейские языки. Они были вежливы и приветливы. Один старик провел меня в маленькую часовню и с улыбкой и поклоном пригласил войти. Я перебрался через несколько свернутых в рулон ковров и, когда мои глаза привыкли к сумраку помещения, понял, что присутствую на абиссинской литургии.
Крошечный погребок на крыше — если уместно использовать именно этот термин — был заполнен чернокожими монахами, опиравшимися на длинные, изогнутые посохи и монотонно выводившими песнопения в причудливой, варварской, не тонированной манере. Темная часовня была слабо освещена свечами. Ведовские шарики окрашенной травы свисали с потолка. Грубо нарисованное изображение святого Иеронима верхом на льве украшало одну стену, а алтарь был отделен от основного помещения ярко окрашенной и позолоченной преградой, а также алой занавесью.
Во время пауз между песнопениями эта завеса приподнималась, открывая священника и служек у алтаря, перед ящиком в форме ковчега, в котором находился потир. Они молились в густом облаке курящихся благовоний. Клубы выползали из алтарной части ядовитыми облаками.
Священники были облачены в ярко-красные, синие и зеленые одеяния из шелка и парчи. В какой-то момент литургии, когда завеса была опущена, сквозь щель я заметил, как священники меняли облачение, надевая еще более роскошные, а тот, что вел службу, водрузил на голову нечто среднее между короной и митрой.
Когда пение набрало силу, вошел монах, простерся ниц, а потом встал и раскрыл зеленый зонт с золотой бахромой по краю. Затем из алтаря вышел священник с гостией в руках; зонт — абиссинский символ королевской власти — с трудом подняли на специальное место над священником и потиром. То, что в церкви обычного размера было бы процессией, здесь напоминало странное вращательное движение, черные монахи — и я вместе с ними — передвигались по кругу, уступая место священнику, проводившему литургию. Затем зеленый зонт закрыли и вынесли из часовни, потом раскрыли его на открытом, залитом солнцем пространстве снаружи, гостию пронесли вокруг всей крыши часовни Св. Елены.
Сквозь дверной проем я смотрел, как они идут, три-четыре абиссинских монаха простерлись лицом вниз на слепящем солнце, когда мимо них проносили зеленый зонт.
