запирается на замок. Книги лежат на полках, большинство из них имеет бумажные ярлыки на корешке, на которых написаны заглавия по-гречески и по-арабски. Мне показали знаменитый Золотой кодекс с иллюминованными страницами и другие древние драгоценные рукописи, бережно хранимые под замком.
Неподалеку от библиотеки расположена старинная трапезная. Это большое каменное, сводчатое помещение с маленьким алтарем в восточной части, над которым есть отдельный полукруглый свод. Стены покрыты современными фресками, медальонами с образами святых. Самое замечательное украшение — фреска над алтарем, исполненная одним из синайских монахов. С богатством деталей, достойным Брейгеля, она изображает сцену Страшного суда; каковы бы ни были недостатки, ее невозможно упрекнуть в отсутствии действия или реализма. В верхней части представлен Господь на престоле в небесах; по сторонам от Него сидят апостолы и святые, которые ожидают приговора душам смертных. Справа изображен ад, готовый принять злых и грешных, кое-кто уже прибыл туда и пребывает в отчаянии, в окружении змей, ужасных чудовищ и разнообразных бесов. Внизу, на земле, открываются могилы, выпуская мертвецов. Архангел Михаил в полном римском боевом облачении поражает копьем дракона; группа черных как смоль демонов сопровождает Антихриста; но самая замечательная часть фрески — святое воинство, открывающее врата Гроба Господня, из которых выходит Спаситель с крестом в руках. Все это написано с необычайной искренностью и изяществом, и мне очень жаль, что не удалось узнать имя художника.
На стенах трапезной также изображены различные гербы, вырезанные крестоносцами и паломниками Средневековья. К несчастью, многие другие, написанные красками на каменных стенах, были с течением времени удалены.
Брат Гавриил сказал мне, что существует обычай, согласно которому настоятель сидит спиной к восточной стене, а монахи занимают боковые стороны стола. Трапеза обычно состоит из черной фасоли, оливкового масла, хлеба; пока все едят, один из монахов читает отрывки из житий святых, его чтение подчиняется звонкам колокольчика, который стоит рядом с настоятелем, — звон указывает, когда остановиться, а когда продолжить чтение.
Монахи раньше обмывали ноги паломников в трапезной, но теперь поток русских паломников на Синай иссяк и эта церемония стала исключительно редкой. Когда Покок посещал монастырь в 1739 году, он отметил существование этой традиции: паломникам обмывали ноги вскоре после прибытия в монастырь. Ноги самого Покока обмыл лично настоятель. «Один из монахов после окончания церемонии держит чашу с водой и кувшин в руках, а затем опрыскивает паломников розовой водой; если речь идет о мирянах, церемонию совершает один из послушников, а все сообщество сидит в зале и распевает гимны».
Я полагаю, красота монастырского сада сильно преувеличена гостями обители; впрочем, нет сомнений, что он очень трогателен. Это «древесная» часть монастырской территории, в которой произрастают породы, вывезенные из Европы, и кусты, теснящиеся в тени стены, спасающей их в этом чуждом краю.
Открыв калитку, вступаешь в сад, где кипарисы, немногочисленные оливы и миндаль чередуются с фруктовыми деревьями, и все они таятся в тени желтых скал. Для меня это просто любопытная достопримечательность, но для монахов — кусочек родины на чужбине. Не имеет значения, прибыли иноки из Салоник, с Крита или Кипра, они видят в этом саду напоминание о доме, и, возможно, именно способность смотреть на сад без эмоций является проверкой: обрел ли человек полный мир с Господом или еще привязан к земному.
Не могу сказать, что местные монахи являются отличными садовниками; кажется, они оставляют всю физическую работу бедуинам. Среди лучших плодов можно отметить невероятно твердые груши, которые способны лежать целыми и невредимыми до следующего урожая. Хотя и твердые, они все же обладают необычным вкусом и ароматом, какого нет у груш, которые я пробовал в Европе.
Как-то утром я гулял по саду и встретил брата Гавриила и еще одного молодого монаха. Мы вместе прошли мимо белого здания, стоявшего среди деревьев, я уже знал, что это костница монастыря, и тут один из моих спутников предложил зайти туда. Он открыл замок на двери, и мы вошли в сводчатое помещение, до самого потолка заполненное человеческими костями. Слева от входа лежала груда черепов, а с противоположной стороны — тысячи рук; в других концах комнаты так же аккуратно были рассортированы и сложены кисти рук и ступни ног.
Я был так захвачен этим ужасным зрелищем, что не замечал, что делают мои спутники, пока запах благовоний не заставил меня обернуться. Оба монаха стояли рядом, один держал зажженную свечу, а другой покачивал кадильницей перед кошмарной фигурой — скелетом, облаченным в пыльную рясу. Он был привязан к обыкновенному кухонному стулу, с которого чуть склонялся в призрачной пародии жизни, на его костлявых пальцах висели крестик и четки.
Оказалось, это скелет монаха Стефана, умершего в 580 году. Он был отшельником, обитавшим на склоне горы Синай, и, как говорят, поймал детеныша пантеры и обучил его защищать келью от гиен. Когда аскет умер, его тело перенесли в монастырь на горе и поставили охранять костницу; в течение тринадцати веков Стефан восседает при двери, по-прежнему одетый, как монах, оберегая покой синайских мертвецов.
Обычай эксгумировать останки мертвецов всегда существовал в монашеском сообществе, через некоторое время после смерти кости извлекали и складывали в определенной части крипты, а черепа — в другой. Только епископы и архиепископы оставались в своих гробах, которые стояли вдоль стен костницы, один на другом, снабженные «этикетками» с именами и титулами покойников. Очевидно, на каменистой равнине Эль-Раха этот жутковатый обычай был необходимостью. Если каждый монах, представленный в костнице черепом, занимал бы свое место в вырезанной в скальной породе гробнице, гора со временем превратилась бы в сплошные погребальные соты.
Среди достопримечательностей можно отметить железный пояс, снятый с тела одного из отшельников. Еще я увидел власяницу и — самое странное — два скелета, скованных вместе железными кандалами. Романтичная и весьма неточная история гласит, что эти скелеты, вероятно, были двумя кающимися грешниками, которые так и скончались во время паломничества, не сняв оков. Немало таких кающихся, должно быть, приходило на Синай, и мы знаем по меньшей мере о двух братьях Фромон из Ренна, которые совершили в IX веке убийство и были приговорены к совершению искупительного паломничества в Рим, Иерусалим и на Синай. Их принял папа Бенедикт III, благословивший братьев. Несколько лет они провели в Иерусалиме, затем ушли в Фиваиду, жили среди египетских монахов и наконец добрались, не снимая оков, до финальной точки своего путешествия, на Синай. Они возвращались в Ренн через Рим, где, после перенесенных тягот, один из братьев скончался, но другой продолжал нести тело, пока его собственная кара не подошла к завершению. Обычно такие оковы делали из оружия, которым было совершено убийство.
Монахи желали показать мне еще некоторые достопримечательности костницы, но я с радостью нашел предлог, чтобы покинуть это мрачное место и вновь оказаться в теплом саду.
Мы с братом Гавриилом в сопровождении оборванного худого бедуина ранним утром отправились на вершину горы Синай.
Огромная стена почти вертикального склона позади монастыря была укрыта холодной тенью. Пик горы Синай оставался вдали, его закрывали другие вершины. Он находится в 8000 футах над уровнем моря — почти в два раза выше, чем Бен-Невис, — но эти цифры дают преувеличенное представление о реальной высоте восхождения, которое, хотя и утомительно, все же не опасное и не слишком трудное. Сам монастырь расположен на высоте около 4000 футов над уровнем моря, следовательно, надо подняться лишь на 3500 футов; задача теоретически облегчается тем, что в горе еще во времена великих паломничеств вырезали 3000 ступеней.
Мы шли три четверти часа, и я стал понимать, что идти по ступенькам тяжелее, чем совершать обычный подъем в гору, особенно потому, что некоторые ступеньки так же круты, как во многих старых домах, и редко две подряд бывают одинаковой высоты. Именно отсутствие единообразия между ступеньками лестницы делает восхождение таким утомительным; на самом деле я бы назвал лестницу на Синай скорее наказанием, чем помощью.
Мы медленно взбирались, переходя из холодной тени, царившей на нижней части склона, в
