удушающего летнего зноя. Они и сегодня посещают Странд, правда, уже на американских автомобилях.
Пообедать я решил в гостиничном ресторане и как раз попал на свадебное празднество. Из дальнего конца зала доносились громкие возгласы и взрывы смеха — там собрались примерно три десятка гостей- африканеров. Во главе стола сидели раскрасневшиеся новобрачные: невеста — крупная, уверенная в себе девушка, и жених, которого можно было принять за чемпиона Союза в супертяжелом весе. Парень весил не меньше шестнадцати стоунов, а мать не сводила с него встревоженных глаз, в которых застыли невыплаканные слезы — так, словно ее дорогому мальчику все еще было десять лет! Женщины понимающе вздыхали — нелегко терять любимого сына. Тем не менее свадьба шла своим чередом: раздавались шутки, звучали заздравные тосты. Мы, посторонние посетители, скромно жевали
Тем временем поднялся один из гостей, престарелый дядюшка-фермер, и произнес прочувствованную речь на африкаанс. Надо думать, это было очень остроумное выступление, поскольку зал немедленно огласился смехом и громкими аплодисментами. А я сидел и думал, что точно такие же вечеринки — с аналогичным составом гостей и по тому же поводу — неоднократно наблюдал в Восточной Англии. Честное слово, можно было бы потихоньку усадить за стол парочку норфолкских фермеров, и никто бы ничего не заметил! Они оказались бы тут вполне к месту. В этой связи я припомнил, что самое распространенное обращение в Норфолке — это «бор» (усеченное «нейбор», сосед). Действительно, именно так обращаются к «своим» — родственникам, друзьям, соседям. И ведь неспроста, подумалось мне, слово это созвучно африканерскому «бур»! В конце концов кто такой сосед для норфолкского фермера, как не живущий за забором «бур»? Другое дело, что звание «бора» надо заслужить. Вы можете прожить там долгие годы, но так и остаться чужаком, не «бором». Зато коли уж вас обозвали этим коротеньким, звучным словом, считайте, что вы прижились в Норфолке! Кстати, я заглянул в свой карманный словарь африкаанс и обнаружил: слово «бурр» трактуется как «сосед». Вполне возможно, я не так уж не прав, пытаясь увязать высоких и крепких капских фермеров с не менее высокими, но сухопарыми жителями Норфолка и Саффолка.
Солнце чувствовало себя полновластным хозяином на этой земле. Оно было не золотым, как у нас в Европе, а ослепительно-белым, словно вспышка магниевой лампы. Непоколебимо утвердившись на ясном, без единого облачка, небе, солнце изливало свой беспощадный свет на каменистую землю. Я ехал по Лаури-пасс, наверное, самой древней из всех южноафриканских дорог. Давным-давно, еще задолго до появления белого человека в Африке, здесь проходили пути миграции антилоп канна. И этой же горной тропой спускались к морю готтентотские племена. Они гнали с собой скот, чтобы выменять его на обручное железо и прочие нужные вещи. И лишь потом наступила эпоха ван Рибека, и по старой африканской дороге покатились тяжелые бурские
Я продолжал свое путешествие, и вскоре передо мной обозначились далекие пики Зондер-Энд. По мере приближения они вырастали, превращаясь в темную зазубренную ширму, скрывавшую уже полнеба. Солнце клонилось к закату, и вокруг воцарилось то особое многозначительное затишье, которое обычно предваряет наступление африканской ночи. Я разглядел вдалеке несколько белых ферм и вспомнил, что в былые времена здесь располагались основные пастбища Голландской Ост-Индской компании. Странно было думать, что здешние места не знали рыцарской эпохи Средневековья, что все предания этой земли связаны лишь с кочующими стадами диких антилоп и столь же дикими племенами безжалостных убийц и похитителей чужого скота. Я наблюдал, как над темными вершинами разгораются яркие звезды, и думал: «Какой таинственный, романтический пейзаж! Просто сказочная страна!» Если в каких горах и мог бродить легендарный король Артур или страдать погребенный под скалой Мерлин, так именно здесь — в горах Зондер-Энд. Но нет! Вы можете исходить их вдоль и поперек и нигде не наткнетесь на развалины старинного замка. Здешние ущелья не знали древней песни любви и меча. Если бы эти горы стояли где- нибудь в Европе — на живописных берегах Рейна, в туманных шотландских далях или средь зеленых просторов Западной Ирландии… О, сколько красивых легенд было бы связано с ними — сказаний о мужчинах и женщинах, о жизни и смерти, любви и отчаянии, о блистательных победах и сокрушительных поражениях, о прекрасных дамах и храбрых рыцарях, о мрачных гномах и светлых фейри, о семейных проклятиях и неупокоенных душах… Да мало ли что могло произойти в таких горах. Однако здесь Африка, а не Европа, оборвал я сам себя. Африка — молодой и прекрасный континент, незнакомый с бременем страстей человеческих. И здешние горы — дикие и безмолвные, каким был наш мир миллион лет назад.
Тем временем окончательно стемнело, звезды зелеными искрами поблескивали на черном небе. Мимо меня прогрохотала тяжелая капская телега, и снова все стихло. Единственными признаками человеческой жизни были одинокое окошко, светившееся в темной долине, да тусклый костерок на склоне холма. Под нестройный хор сверчков я въехал на пустынную улицу Свеллендама. По обочинам стояли шеренги эвкалиптов, которые отбрасывали длинные тени. За ними мерцали в лунном свете белые стены домов. И на заднем фоне — все те же темные молчаливые горы.
Гостиница показалась мне маленькой, удобной и гостеприимной. Подобно многим провинциальным гостиницам в Южной Африке, она имела свои архитектурные особенности. Здесь, в частности, все спальни располагались в отдельных домиках, группировавшихся вокруг заднего двора с крохотным садиком посередине. После восхитительного ужина (еще одна отличительная черта здешних сельских гостиниц) я решил немного пройтись перед сном, благо ночь была теплой и безветренной. Сверчки пели в полный голос. Небо казалось сплошным звездным ковром.
Прогуливаясь по улицам, я мимоходом заглядывал в освещенные окна, за которыми шла чужая, незнакомая мне жизнь. Почти везде на стенах висели увеличенные фотографии, с которых на меня смотрели суровые бородатые джентльмены и их неулыбчивые жены. Эти фотографии казались современными двойниками старых портретов Ван Дейка и Франса Хальса.
Я отметил удивительную вещь: в таких маленьких городках, как Свеллендам, всегда найдется пес, который добровольно берет на себя функции экскурсовода. У этих животных просто сверхъестественное чутье на иностранцев. Как правило, он поджидает вас у дверей гостиницы, а дождавшись, уверенно пристраивается впереди и резво трусит по улицам. Время от времени он оглядывается, как бы приглашая полюбоваться той или иной достопримечательностью. Надо отдать должное этим самозваным провожатым — они ненавязчивы. Проводив обратно до гостиницы, безропотно исчезают, помахав на прощание хвостом.
Здешний, свеллендамский пес привел меня к прелестному барочному зданию старой реформистской церкви. Я полюбовался ее изящными очертаниями, и мы тронулись дальше — он впереди, я за ним. Как и полагается хорошему гиду, пес периодически останавливался и заглядывал мне в лицо — все ли нравится, хорошо ли я развлекаюсь? У входа в гостиницу мы пожелали друг другу спокойной ночи и распрощались навсегда.
Свеллендам показался мне вполне подходящим местом, чтобы совершить небольшой экскурс в историю буров. Прежде всего, что означает это слово? В переводе с нидерландского это всего-навсего «крестьянин, фермер». Но лично для меня данное слово служит синонимом мятежного духа, извечного стремления к свободе. Эта неодолимая тяга к странствиям — сняться с насиженного места и раствориться в голубой дали, — которая сыграла столь важную роль в истории Южной Африки, давала о себе знать уже в первые годы после высадки на Капе.
Конечно, большая часть белого населения группировалась в районе Западного Капа — в Дракенштейнской долине, в Стелленбоше, Паарле и Тулбахе. Здесь они вели более или менее упорядоченную жизнь, построенную по традиционной европейской схеме: возводили дома, выращивали овощи и зерно, а по субботам слушали проповеди и распевали псалмы. Но уже и тогда находилось немало
