Как бы то ни было, но, думаю, вуртреккеры порадовались бы, узнав, что их национальный герой отправился на смерть с американской флягой в кармане.
Питермарицбург производит впечатление очень приятного и респектабельного поселения, которое с подобающим достоинством несет бремя столичного города. Во время моего визита в Питермарицбурге стояла страшная жара, от которой не было спасения даже в ночные часы. Пышная субтропическая растительность неподвижно замерла в сгустившемся воздухе и, казалось, мечтала хоть о малейшем ветерке. Местные жители в шутку называют свой город «Сонной лощиной» и постоянно прохаживаются по поводу его врожденной лености. Послушать их, так жизнь в Питермарицбурге — одна нескончаемая сиеста. Подобное представление, однако, никак не согласуется с витринами местных магазинов, где во множестве выставлены теннисные ракетки, клюшки для гольфа и поло, а также биты для крикета и футбольные мячи.
В городе имеется великолепная ратуша, которую почему-то называют ренессансной, хотя, на мой взгляд, это массивное здание служит типичнейшим образцом эпохи Эдуарда VII — короткого, но яркого периода в архитектуре и повседневной моде. Мне показывали также здание Провинциального совета, в котором прежде (еще до образования Союза) заседал парламент Наталя. Странно было наблюдать, как вездесущая тень Вестминстера дотягивается даже до этого городка в южноафриканской глубинке. Я заглянул в просторный античный зал, где мне продемонстрировали барьер — точь-в-точь как в палате общин, парламентский звонок и хранившиеся в застекленной витрине принадлежности «Черного жезла» — гофрированные манжеты, шейный платок, жезл и меч. Военная история Вестминстера представлена здесь камнем из лондонского здания парламента.
Не приходится удивляться, что в столь молодом государстве (каковым по сути является Южная Африка) искусство общественной скульптуры рассматривается как некая дорогостоящая прихоть. Да и особыми шедеврами данный жанр пока не блещет. Тем более приятно было увидеть памятник натальским добровольцам в англо-бурской войне, стоявший в маленьком городском садике. Я подумал: очень символично, что центральной фигурой мемориала является Ника, крылатая богиня победы, которая вкладывает меч в ножны.
Каждый вечер на закате небо над Питермарицбургом оглашается звуком хлопающих крыльев, и вы можете наблюдать сотни птиц, слетающихся в город. Некоторые, подобно уткам, летят стройными рядами, другие же, как скворцы, прибывают огромными хаотическими стаями. И все они устраиваются на ночлег в Птичьем заповеднике.
Он представляет собой хорошо спланированный парк площадью пять акров, отданный в безраздельное пользование пернатым. Здесь много водоплавающей дичи, изредка встречаются неторопливые, величавые журавли и более распространенные цапли — эти ежедневно покидают заповедник, улетая кормиться на дальние поля. Глядя на это скопление птиц, я сразу же вспомнил Трафальгарскую площадь. Там тоже каждый вечер собираются тысячи скворцов, которые устраиваются на ночлег в окрестностях Национальной галереи и церкви Святого Мартина-в-Полях. Надо отдать должное здешним скворцам: хотя их и больше, чем в Лондоне (наверное, сотни тысяч), но вели они себя не в пример тише и воспитаннее.
Белая цапля является неизменной спутницей коров, и ее неподвижная фигурка, застывшая посреди поля, давно уже превратилась в характернейшую деталь любого сельского пейзажа Южной Африки. Местные жители называют ее «птицей-побирушкой», и прозвище это покажется не столь обидным, если знать привычки белой цапли. Дело в том, что она приспособилась склевывать насекомых, которые расползаются из-под копыт коров. За этим занятием цапля и проводит весь день: стоит возле своей «благодетельницы» и ждет, когда ей что-нибудь перепадет на обед. Говорят, не брезгует она и теми насекомыми, которые падают с самой коровы. Порой можно видеть особо нетерпеливую цаплю, которая стоит, взгромоздившись корове на спину.
Проезжая по бескрайним просторам Южной Африки, вы постоянно видите этих птиц — на любом поле обязательно торчит одна, а то и две одинокие унылые фигурки. Зрелище это трогает душу, и в голову начинает лезть всякая сентиментальная чушь, типа — вот она, преданная птица-однолюб. Наверняка, она в прошлом потеряла любимого супруга и теперь коротает свои дни в горестном одиночестве. Спешу разочаровать вас, уважаемый читатель. Ничего подобного! На самом деле белые цапли не менее общительные птицы, чем, скажем, ласточки или скворцы. Они точно так же живут стаями, и каждая из этих трогательных «одиночек» принадлежит к определенной стае. Достаточно понаблюдать за цаплями в сумерках, чтобы убедиться: с приближением вечера каждая из них говорит «спокойной ночи» корове и присоединяется к остальным сородичам, которые летят на ночевку. Для здешних цапель это означает — домой, в заповедник Питермарицбурга, где для каждой найдется уютное местечко в ветвях деревьев.
По пути в Дурбан я остановился, чтобы полюбоваться долиной Тысячи Холмов. По своей популярности здешний пейзаж, наверное, занимает второе место после знакомого всем абриса Столовой горы. Ни один путешественник, направляющийся в Дурбан, не пожалеет часа-другого, чтобы обозреть захватывающую панораму. Вашему взору предстает подлинный Наталь — бесконечная череда зеленых холмов, простирающаяся до самого горизонта. Уверяю вас, это пейзаж, который вы не скоро забудете.
Глава седьмая
Зулусы вчера и сегодня
Я приезжаю в Дурбан и узнаю подробности знаменитой скачки Дика Кинга. Я оказываюсь на территории Зулуленда, наблюдаю за национальными танцами, а затем еду к месту исандлванской бойни, где погиб наследник империи. Я провожу несколько незабываемых дней в охотничьем заповеднике Хлухлуве, где свожу знакомство с весьма злобным носорогом.
С первого взгляда Дурбан напомнил мне курортный Майами во Флориде. Прямо вдоль побережья тянется череда великолепных зданий, ослепительно сверкающих в солнечных лучах. Могучие волны Индийского океана мерно накатываются на белый песок и снова отступают в глубь лагуны, наверное, самой прекрасной во всей Африке. Если же вы решите полюбоваться ночным городом и подниметесь на холм, то дух захватит от обилия огней, которые разбегаются во все стороны на многие мили.
Дурбан неправдоподобно красив — он похож на роскошные кинодекорации к голливудской комедии. В этом городе все кажется слегка чрезмерным. Солнце слишком белое и слепящее, чтобы быть всамделишным; листва чересчур сочная и зеленая для настоящей, а экзотические цветы поражают размерами и расцветкой. В реальной жизни такого не бывает! И тем не менее на фоне этих потрясающе ярких декораций бегают самые обычные трамваи, автобусы приходят точно по расписанию, люди торопятся на работу в офисы, машинистки стучат по клавишам машинок, каблограммы исправно отправляются во все уголки мира, а в огромном муниципальном дворце восседает самый настоящий мэр. Он сидит в комфортабельном кабинете с кондиционером и цветными эстампами на стене, изображающими новозеландские пейзажи, и решает обычные проблемы большого города. Потому что Дурбан — несмотря на кажущуюся иллюзорность — самый настоящий, реальный город.
Подобно всем южноафриканским портам, он представляет собой причудливую смесь бизнеса и развлечений. По улицам всегда разгуливают толпы местных жителей и приезжих. А посему если при вас скажут, что в Дурбане поразительно красивые девушки, можете смело считать это комплиментом всему женскому населению Союза. Ибо, восхищаясь прелестями очередной юной красавицы, разве можете вы с уверенностью сказать откуда она — из Дурбана, Претории или Блумфонтейна? И где еще во всей Южной Африке сыщется такая провокационная смесь белого, коричневого, черного и желтого цветов? Вы сворачиваете с центрального проспекта и сразу же натыкаетесь на мечеть или индуистский храм. Перед вашими глазами проходят мусульмане в фесках и прелестные индуски, такие хрупкие и эфемерные в