Убедившись, что ничем подобным мой визит не грозит, женщина пригласила меня в дом. Мы прошли в тесную и темную гостиную, посредине которой стоял обшарпанный стол и несколько набитых конским волосом стульев. К своему удивлению, я обнаружил в углу комнаты старенькую фисгармонию, а на стенах картинки в зелено-голубых тонах, изображавшие египетские пирамиды.
Извинившись, женщина вышла, а вместо нее появился хозяин дома — высокий сдержанный африканер с той же самой печатью безнадежности на лице. Я еще раз представился, и мужчина заметно расслабился. Он уселся на шаткий круглый стульчик возле фисгармонии и замер, подобно персонажу древнегреческой трагедии — огромные руки сложены на коленях, а взгляд блуждает, то и дело обращаясь к раскрытой двери. Не знаю, что уж он надеялся там увидеть, ибо снаружи не было ничего, кроме беспощадного зноя, столь же плотно утвердившегося на этой земле, как медная крышка на кастрюле.
Да, ужасная сушь стоит!
Женщина вернулась в комнату с подносом, на котором стояли стаканы с чаем. Из-за ее юбки застенчиво выглядывали трое босоногих мальчишек с растрепанной соломенной шевелюрой — этакие маленькие Гекльберри Финны. Мы прихлебывали горячий чай и молчали. Ни мне, ни им не хотелось говорить о той невидимой битве за выживание, которая велась под раскаленной рифленой крышей. На душе было тяжело, и я гадал про себя, сколько еще они протянут. Как долго смогут выдерживать эту беспощадную осаду? Сколько дней (или недель) им придется ждать, прежде чем по крыше забарабанят вожделенные капли дождя?
Я ехал по дороге и думал о том, что многие в Южной Африке занимаются фермерством не в надежде обеспечить себе жизнь, а в силу наследственной привычки. Ведь работая на земле, в здешних краях не разбогатеешь. Подлинные сокровища земли скрываются глубоко под поверхностью. Если бы мне в тот день явилась добрая фея и предложила загадать желание, я бы попросил у нее, чтоб во дворе этой убогой фермы обнаружилась парочка «Куллинанов». То-то было бы шуму в «Де Бирс»!
Кимберли показался жарким, коричневым и беспорядочным. Он все еще сохраняет внешность горняцкого городка. Его улицы не могут похвастаться простором и упорядоченностью. Еще бы, ведь они прокладывались не профессиональными архитекторами в расчете на упряжку из шестнадцати быков, а скопищем случайных старателей. Эти люди пришли сюда в надежде на богатство, и меньше всего их волновала эстетика растущего селения. Город возводился в спешке: хижины строились без всякой системы — там, сям, где попало. Затем хижины, естественно, снесли, но новые здания построили на старых местах. Вот и стоят они скученно — словно толпа старателей, обсуждающих последнюю находку.
Сегодня люди приезжают в Кимберли, чтобы постоять на краю Большой Дыры — огромного карьера на старом прииске, отыскать какой-нибудь камешек и швырнуть его вниз, а затем с замиранием сердца ждать шлепка о воду. Что больше всего поражает в Большой Дыре (и делает ее просто нереальной), — что при таких фантастических размерах ожидаешь увидеть по краям ее столь же грандиозные отвалы. Ничего подобного! От земли, которую достали из Большой Дыры, не осталось и следа. Всю ее просеяли, промыли и после тщательной проверки вынесли подальше.
Отсюда, из Большой Дыры и прочих шахт в районе Кимберли, появились на свет многие вещи и явления. Номера-люкс в отелях «Ритц» и огромные автомобили, бриллиантовые диадемы и королевские регалии, высокомерные дворецкие и льющееся рекой шампанское, скаковые конюшни и яхты, норковые манто и роскошные дома на Парк-лейн, богатые династии, многочисленные сердечные приступы, самоубийства и разочарования — вот неполный список того, что породила Большая Дыра. Трудно даже поверить, что все это берет свое начало в таком тихом и непрезентабельном местечке, как Кимберли. Тем не менее это так! Нынешний Кимберли сопричастен всей роскоши современного мира. Единственное, чего никогда не случалось в Кимберли, — чтобы какой-нибудь миллионер пришел и сказал: «Ура, я заработал миллион! Теперь я собираюсь осесть в старом добром Кимберли и потратить здесь все свои денежки!» Увы, никому из богачей даже в голову не придет поселиться в Кимберли. Может, поэтому город напоминает объедки, оставшиеся на столе после того, как праздник закончился и все гости разошлись по домам.
Однако Кимберли обладает особой атмосферой, которая трудно поддается определению. Ее не назовешь богемной… или особо сердечной, или просто беспечной. Скорее, это сочетание всех трех настроений, которое я бы определил как некую теплоту сердец или, если угодно,
Так уж случилось, что Южная Африка стала ареной столкновения двух самых значительных направлений общественно-политической мысли девятнадцатого века. Первое — движение за социальные реформы, представленное в Африке многочисленными миссионерами. А второе — меркантилизм, и его представителями являлись охотники за алмазами, позже к ним присоединились и золотоискатели. В результате бедным провинциальным южноафриканцам — веками жившим вдали от Европы и ее революционных коллизий — пришлось пройти ускоренный курс обучения: в течение каких-то ста лет они были вынуждены переварить эту неудобоваримую смесь учений, к тому же в крайних формах проявления. Разразившаяся в середине девятнадцатого века «алмазная лихорадка» была совершенно новым явлением для Южной Африки — как по своей сути, так и по масштабам. В долину реки Вааль хлынули толпы охотников за алмазами. Среди них были не только англичане, но и жители обеих Америк, Австралии, многочисленные служащие Голландской Ост-Индской компании, а также сами южноафриканцы, приехавшие из отдаленных уголков страны. Всеми этими людьми двигала в первую очередь жажда обогащения. Так в жизни Южной Африки впервые возник мотив денег, и событие это имело колоссальные последствия: патриархально-аграрная страна буквально в мгновение ока перенеслась в самый центр безжалостного современного мира.
Поисками алмазов занимались не только уитлендеры. Среди буров тоже сыскалось немало охотников быстро разбогатеть на берегах реки Вааль. Однако были и другие — наверное, менее современные, а может, более преданные десяти заповедям, — которые с радостью ухватились за возможность продать свои фермы спекулянтам и уехать подальше от этих жадных безумцев, вознамерившихся искать богатство на дне глубочайшей в мире дыры. Сегодня название «Де Бирс» у всех на слуху. Для большинства людей оно ассоциируется с биржевыми брокерами, с акциями и облигациями. Однако первые де Бирсы были обычными бурскими фермерами, не сильно отличавшимися от тех, кого я встречал по дороге в Кимберли. Просто в какой-то момент им повезло: на их земле (такой же раскаленной и бесплодной, как и все Кару) обнаружились алмазы. Ферма под многообещающим названием «Перспектива» (
Де Бирсы оказались не единственными умниками, решившими продать свои фермы. Голая степь с чахлым кустарником и редкими деревцами мимозы дала приют тысячам старателей, которые немедленно приступили к раскопкам вдоль русла реки Вааль. В то время никому даже в голову не приходило искать алмазы в сухом вельде или под холмами, поскольку в прошлом все алмазы находили именно среди речного гравия. Вот так и получилось, что город Кимберли вырос буквально за одну ночь и в крайне неподходящем для жизни месте — посреди раскаленного вельда.
Именем своим город обязан крошечной деревушке, расположенной в Норфолке неподалеку от Уэймондэма. В этих краях уже несколько веков проживало семейство Вудхаузов. В тот момент, когда в Южной Африке разразилась «алмазная лихорадка», лорд Кимберли, один из Вудхаузов, занимал пост
