— На родину.
— Где она?
— За сто миль отсюда.
— А как звать тебя?
— Удалой головой зовут меня; с судьбою-злодейкой обвенчан я; ветер крестил моё дитя; почёт — мой меч, честность — слуга; служанка — утренняя заря; лень — моя лошадь, звон шпор её бег; скрип флюгера — крик моего петуха, ну а в соломе — моя блоха.
— Болтать ты, я вижу, мастер.
— Какой же я мастер, если нет у меня ремесла.
— Тогда ответь мне ещё на один вопрос.
— Говори.
— Не слышал ли ты на Востоке что-либо о графе Эрнсте Глейхене?
— Зачем он тебе?
— Затем.
— Затем, затем! А зачем затем?
— Затем, что меня послала его жена, графиня Оттилия, узнавать по белу свету, жив ли её супруг, и на каком краю земли он находится.
Этот ответ привёл Ловкого Курта в замешательство и настроил совсем на другой тон.
— Погоди, земляк, — сказал он, — может быть мой господин что-нибудь знает о нём.
Он поспешил к графу и, подойдя к нему, прошептал на ухо только что услышанную новость, вызвавшую у того сложное чувство — радость и смущение одновременно. Граф Эрнст понял, что его обманул сон, а может, цыганка, и что венчание с прекрасной сарацинкой теперь вряд ли состоится. Он сразу никак не мог сообразить, что ему делать, — настолько всё оказалось запутанным. Но желание узнать, что изменилось дома в его отсутствие, пересилило все другие соображения. Он велел позвать гонца, в котором без труда узнал своего старого слугу. Орошая слезами радости руку вновь обретённого господина, тот повёл длинную речь о том, как обрадуется графиня Оттилия, когда получит радостное известие о возвращении любимого супруга из Святой Земли. Граф велел эмиссару следовать за ним в гостиницу, где всерьёз задумался над своими сердечными делами и над тем, какой оборот примет его любовная история с прекрасной принцессой. Он решил немедленно отправить к графине гонца с письмом, в котором правдиво описал все свои злоключения. Рассказал о рабстве и избавлении из него, благодаря участию дочери египетского султана; о том, как из любви к нему, она оставила трон и отечество, в надежде, что он женится на ней и, как введённый в заблуждение сном, дал ей такое обещание.
Своим письмом граф рассчитывал подготовить супругу к тому, чтобы она, учитывая особые обстоятельства, добровольно согласилась разделила с его второй женой графское супружеское ложе.
Графиня Оттилия стояла у окна с накинутым на плечи вдовьим покрывалом, когда её посланец в последний раз дал шпоры взмыленному коню и рысью поскакал по крутой дороге к замку. Ещё издали она узнала его, хотя и не видела столько лет, а так как и он не был близоруким, — во времена крестовых походов таких вообще было очень мало, — то тоже её узнал и, высоко подняв почтовую сумку, в знак доброй вести, помахал ею над головой, как флагом. И она поняла этот сигнал, будто хорошо была знакома с тайнописью, изобретённой в Ханау.
— Ты нашёл его, друга моего сердца? — крикнула она слуге, когда он подъехал ближе. — Скажи, где он сейчас? Я поспешу к нему, чтобы утереть пот с его лица и дать отдохнуть ему после трудного пути в моих верных объятиях.
— К счастью, госпожа, — отвечал письмоносец, — ваш супруг жив и здоров. Я нашёл его в городе на воде, в Венеции, откуда он послал меня с этим письмом, написанным его собственной рукой и за его печатью, сообщить вам о своём прибытии.
От волнения графиня никак не могла распечатать письмо. Когда же ей это наконец удалось, и она узнала почерк мужа, у неё захватило дыхание. Трижды прижала она письмо к своему бьющемуся сердцу и трижды коснулась его жаждущими губами. Слёзы радости обильным потоком полились на развёрнутый пергамент, когда она начала читать послание. Но, чем дальше читала Оттилия, тем скуднее текли её слёзы, и, прежде чем чтение было закончено, источник их совсем иссяк.
Конечно, не всё в письме могло понравиться доброй женщине. Предложение графа разделить его сердце с восточной красавицей не встретило у неё одобрения. Теперь, правда, такие случаи заметно умножились и поделённая любовь, так же как и поделённая провинция, стали отличительными признаками нашего времени, но в старину на это смотрели совсем иначе. К каждому сердцу подходил только один единственный ключ, и оно наглухо запиралось от постыдных воровских отмычек. Во всяком случае, нетерпимость графини к предложенному тройственному союзу была красноречивым доказательством её не утраченной с годами любви.
— О этот губительный крестовый поход — единственная причина моего несчастья! — воскликнула она. — Я одолжила святой церкви хлеб, а язычники обглодали его и вернули одни только крошки.
Ночью, во сне, у неё было видение, которое немного успокоило её и дало мыслям совсем иное направление. Ей приснилось, будто по извилистой дороге, ведущей к замку, идут от Святого Гроба Господня два пилигрима и просят её о ночлеге, который она им с радостью предоставляет. Один из них сбрасывает с головы капюшон и … Что это? Перед ней стоит граф — её господин. Она радуется возвращению супруга и нежно его обнимает. Подходят дети, и он заключает их в свои отцовские объятия, ласкает и удивляется, как они выросли без него. Тем временем его спутник открывает дорожный мешок, вынимает оттуда золотые цепочки и великолепные ожерелья из драгоценных камней и одевает их на шею малюткам, которые очень радуются этим блестящим подаркам. Удивившись такой щедрости, она спрашивает незнакомца в капюшоне, кто он, и тот отвечает: «Я архангел Рафаил — покровитель любящих, привёл тебе твоего мужа из далёкой страны». Одежда пилигрима вдруг исчезла, и он предстал перед ней в образе ангела в сверкающем одеянии небесно-голубого цвета и с золотыми крыльями за спиной. Тут Оттилия проснулась и, за отсутствием египетской сивиллы, сама, как могла, объяснила этот сон. Она нашла много общего между архангелом Рафаилом и прекрасной Мелексалой и решила, что это восточная принцесса приснилась ей в образе ангела. К тому же, подумала графиня, если бы не любовь девушки, её супруг вряд ли когда-нибудь избавился от рабских цепей. Потерявшему вещь надлежит делиться с честным человеком, нашедшим её, тем более, что тот мог бы присвоить её целиком. Рассудив так, графиня отважилась добровольно уступить половину своих супружеских прав. Щедро наградив капитана гавани за бдительность, она послала его обратно в Италию передать мужу своё согласие на тройственный брачный союз.
Одно только беспокоило графа: благословит ли Папа Григорий этот противоестественный брак и согласится ли изменить его форму, сущность и таинство. Ради этого пришлось совершить паломничество из Венеции в Рим, где Мелексала торжественно отреклась от Корана и была принята в лоно Святой Церкви. Папа так обрадовался вновь обретённой христианской душе, словно ему удалось разрушить всё царство антихриста или сделать его покорным римскому трону, и по совершении обряда крещения, на котором сарацинское имя девушки было заменено правоверным — «Анжелика», велел отслужить торжественный молебен в храме Святого Петра. Граф Эрнст воспользовался этим благоприятным моментом и, не дожидаясь, когда улетучится хорошее настроение Верховного Главы Церкви, принёс ему своё матримониальное прошение, но получил отказ. Совесть обладателя трона Святого Петра была чрезвычайно строга. По мнению принципиального Папы, тройственный брак был более грубой ересью, чем тритеизм, и никакие доводы графа так и не помогли ему на сей раз добиться исключения из общего правила.
Но хитроумный поверенный в делах графа, Ловкий Курт, придумал-таки великолепный способ, как его господину обвенчаться с прекрасной новообращённой, чтобы ни Папа, ни всё достойное христианство ни слова не могли возразить. Он только не решался ему об этом сказать, опасаясь его гнева. Всё же, улучив подходящий момент, он обратился к нему со следующими словами:
— Дорогой господин, пусть вас не огорчает упрямство Папы. Если не удалось подойти к нему с одной стороны, то надо попытаться подойти с другой. Не одна тропинка ведёт в лес. Если у Святого Отца такая чувствительная совесть, что он не может разрешить вам иметь двух жён, то ведь и у вас может быть такая же чувствительная совесть, хотя вы всего только мирянин. Совесть можно уподобить плащу, который не только прикрывает наготу, но ещё и развевается на ветру. Сейчас, когда дует встречный ветер, он можете вывернуть плащ вашей совести наизнанку. Посмотрите, разве вы не состоите в запрещённой для брака
