скрытой от неё.
А так как характер у Либуши был мягкий, что подтверждали и нежные черты её прелестного лица, то её очень огорчили распущенность и произвол тех, кто стоял у власти, и она стала думать, как предотвратить беду. Разум подсказывал ей, что надо последовать примеру мудрых богов, которые, восстанавливая справедливость, не всегда наказывали виновников тотчас же на месте преступления, но возмездие, следовавшее за ними по пятам, рано или поздно все равно настигало их.
Молодая герцогиня созвала рыцарей и представителей сословий на всенародный суд и велела глашатаям громко всех оповестить, что каждый, у кого есть жалоба, или кто хочет заявить о содеянной несправедливости, может свободно и смело выступить на суде, и ему будет оказано покровительство.
Со всех концов страны пришли угнетённые и обиженные, спорящие и тяжущиеся — все, кто нуждался в защите. Либуша сидела на троне, как богиня Фемида, с мечом и весами в руках и беспристрастно выносила приговоры, не взирая на положение противоборствующих сторон.
Все удивлялись мудрости, с какой она разбирала сбивчивые показания в делах о «твоём» и «моём», не блуждая, как иные тупоголовые и бестолковые судьи, в лабиринтах крючкотворства, и с каким неутомимым терпением находила в хитросплетении запутанного процесса нужную нить и распутывала её до конца, без единого обрыва.
В последний день суда, когда сутолока у барьера перед судейским помостом мало-помалу улеглась и заседание уже подходило к концу, принесли свои жалобы и потребовали, чтобы их выслушали, сельский житель — сосед богатого Владомира, и ходок от подданных любителя охоты Мечеслава. Их допустили. Первым взял слово селянин — сосед Владомира.
— Один трудолюбивый землепашец, — начал он, — огородил себе небольшой участок земли на берегу широкой реки, серебристые струи которой с нежным журчанием стекались в живописную долину. Он полагал, что мощный поток будет служить ему защитой от прожорливой дичи, опустошающей посевы, и напоит водой корни его плодовых деревьев, чтобы они скорее росли и приносили богатый урожай. Но когда, благодаря его прилежному труду, плоды на деревьях созрели, замутилась обманчивая река, некогда тихие воды забурлили, вышли из берегов и, отрывая один за другим куски плодородной пашни, стали уносить их с собой. Река размыла себе новое русло посреди поля, возделанного честным крестьянином, который сам едва спасся от бурных вод зловредного потока, да ещё вынужден был отдать ему большую часть своей пахотной земли. Могущественная дочь мудрого Крока, к тебе с мольбой обращается бедный землепашец. Повели надменному потоку, чтобы он не катил свои бурные воды по ниве трудолюбивого пахаря и не лишал его надежды на богатый урожай полей, а спокойно нёс их по собственному руслу.
Во время этой речи затуманился светлый лик прекрасной Либуши, мужественным и серьёзным стал её взор. Всё вокруг превратилось в слух, ожидая услышать приговор.
— Твоё дело простое и честное, — наконец произнесла она. — Никакое насилие больше не нарушит твои права. Крепкая дамба укротит непокорную реку и вернёт её в прежнее русло, за пределы которого она не посмеет выходить, а ущерб, причинённый опустошительным потоком, я возмещу тебе её рыбой в семикратном размере.
Потом она кивнула старшему из ходоков, давая понять, что настал его черёд излагать свою жалобу, и тот, поклонившись до самой земли, обратился к ней с вопросом:
— Мудрая дочь славного Крока, скажи, кому принадлежит урожай в поле — сеятелю, бросившему семена в землю, чтобы они проросли и дали дружные всходы, или урагану, который уничтожает его?
— Сеятелю, — отвечала Либуша.
— Тогда прикажи урагану, — сказал посланец, — чтобы он не выбирал наши нивы местом своих буйных проказ, не топтал посевы и не отряхивал плоды с наших деревьев.
— Пусть так и будет, — был ответ герцогини. — Я укрощу буйный ураган и изгоню его с ваших полей. Пусть он борется с тучами, что надвигаются с севера, и разгоняет их, когда они угрожают стране бурей и градом.
И князь Владомир, и рыцарь Мечеслав, — оба были заседателями суда. Когда они услышали приговор, то побледнели и со злобной яростью уставились в землю, не смея обнаружить свою досаду, тем большую, что приговор этот был вынесен им устами женщины. Хотя жалобщики, щадя их честь, скромно завуалировали свои жалобы аллегорической завесой, а справедливый приговор верховной правительницы оставил этот покров нетронутым, ткань его была так тонка и прозрачна, что каждый, у кого были глаза, видел, кто за ней скрывается. Но обратиться за поддержкой к народу с судейского помоста, сидя рядом с герцогиней, рыцари не посмели, да к тому же её справедливое решение вызвало такое всеобщее ликование, что провинившимся ничего не оставалось, как подчиниться ему, хотя и с большой неохотой. Владомир возместил своему соседу-землепашцу убыток в семикратном размере, а «Нимрод»[115] Мечеслав поклялся рыцарской честью, что никогда больше не будет выбирать поля своих подданных местом для травли зайцев. Либуша указала им более достойное поприще, где энергия рыцарей помогла бы придать их славе, издающей ныне дребезжащий звон разбитой посуды, былую созвучность рыцарским добродетелям. Она поставила и того, и другого во главе войска, которое должно было выступить против сербского короля Цорнбока, — великана и могущественного чародея, замышлявшего завоевать Богемию. Причём обоим поставила условие: до тех пор не возвращаться в столицу, пока один из них не добудет ей султан, а другой золотые шпоры поверженного колдуна.
В этом военном походе роза вновь доказала свою магическую силу. Благодаря этому неувядающему цветку, князь Владомир был так же неуязвим для смертоносного оружия, как Ахилл-герой, и быстр, ловок и лёгок, как Ахилл-мотылёк[116].
Войска встретились на северной границе богемского государства. И вот, подан сигнал к началу битвы. Храбрые воины Богемии как буйный вихрь налетели на полчища противника и скосили густой лес их пик, как серп жнеца скашивает пшеничное поле. Цорнбок пал под могучими ударами их мечей. Кровью врагов рыцари начисто смыли пятна со своей рыцарской чести и с триумфом вернулись в Вышеград, прихватив с собой обещанные трофеи. Войско было распущено по домам, и Либуша отпустила обоих героев на родину, наградив их всеми знаками почёта и своей благосклонностью. В доказательство последней, она подарила им на память пурпурово-красное яблоко и велела, не разрезая, мирно разделить его между собой. Рыцари отправились в путь и, положив яблоко на щит, приказали нести его впереди для всеобщего обозрения. Дорогой они совещались, как умнее разделить подарок, не нарушая наказа милой дарительницы.
Пока попутчики не достигли места, где их пути расходились, они ещё пытались договориться добром. Но теперь встал вопрос, кому хранить плод, в котором у обоих была равная доля и у каждого только его часть. Рыцари ждали от подарка большого чуда, и это ещё сильнее возбуждало у них желание обладать им. Не придя к согласию, они взялись за оружие, чтобы мечом доказать своё безраздельное право на подарок герцогини.
В это время той дорогой пастух гнал стадо овец, и соперники выбрали его третейским судьёй, возможно потому, что три хорошо известные богини когда-то тоже обратились к пастуху с просьбой разрешить их спор из-за яблока[117]. Выслушав обе спорящие стороны, пастух немного подумал и сказал:
— В этом подарке скрыт глубокий смысл. Но кто доберётся до него, кроме умной девушки, вложившей его туда? Я полагаю, яблоко — обманчивый плод, так как оно созрело на древе раздора, и его пурпурово- красная оболочка означает кровавую вражду между вами, господа рыцари. Один из вас уничтожит другого и ничего не получит от подарка, ибо нельзя разделить яблоко, не разрезая его.
Оба рыцаря внимательно выслушали пастуха и подумали, что в его словах заключается большая мудрость.
— Ты правильно рассудил, — сказали они. — Разве это спорное яблоко уже не возбудило нашего гнева и не вызвало вражды между нами? Разве мы не приготовились биться за обманчивый дар гордой девушки, ненавидящей нас? Не она ли готовила нам погибель, когда поставила нас во главе войска, а когда ей это не удалось, вооружила наши руки мечом раздора? Мы отказываемся от злонамеренного подарка, — пусть никому из нас не принадлежит это яблоко. Возьми его себе в награду за честное разрешение спора, — судье должен принадлежать плод, а тяжущимся его оболочка.
Владомир и Мечеслав отправились своей дорогой, а пастух, с присущим судьям спокойствием, съел предмет спора.
