они бесполезны.
Неудача снова нахмурила лоб нежной девушки, но в её жилах текла лёгкая эфирная кровь, и печаль, словно ночная тень на зыбучем песке, неглубоко проникла в девичье сердце. Мало-помалу она примирилась с судьбой, и её грустные глаза прояснились, как облака в лучах заходящего солнца. Девушка привыкла к Фридберту, с которым, волею судьбы, ей приходилось делить одиночество, и её взгляд иногда с удовольствием задерживался на его цветущем лице.
Коварный отшельник с тайной радостью подметил это и тысячью мелких услуг старался ещё более обратить благоприятные для него признаки в свою пользу. Любовь утончила его чувства и наделила способностью проникать в женское сердце, а простой, неглубокий швабский ум, казалось, приобрёл несвойственную ему ранее гибкость.
Только изобретательная любовь могла дать этой паре отшельников такой лаконичный, и в то же время очень выразительный, язык, что они, так же как Инкле и Ярико[176] , прекрасно понимали друг друга.
Долгое время Фридберт таил желание узнать, на языке какого народа говорит прекрасная незнакомка, и какому роду она принадлежит, чтобы судить, равны ли они по положению, как равна их любовь. Невежественный простак, он, конечно, не мог знать, что маленький ротик прелестной девушки произносит греческие слова, ибо ни один диалект, кроме швабского, не был ему знаком. Всё же с помощью придуманного им условного языка отшельник узнал, что в его сети попала греческая красавица. Впрочем, во времена Фридберта греческий идеал женщины, с присущими ей классическими пропорциями тела, когда голова составляет не более восьмой его части, и характерным профилем, на котором линия носа является продолжением линии лба, ещё не овладел немецкими юношами. Глаза, а не пропорции, чувство, а не школьная арифметика были единственными судьями красоты, приговор которых оставался незыблемым, и никого не заботило, греческая она или не греческая.
Итак, Фридберт убедился, что Каллиста красива, прежде чем узнал, что она гречанка. Но особенно его заинтересовало неожиданное открытие. Как оказалось, девушка принадлежала княжескому роду: она была младшей дочерью князя Цено, с острова Наксос, и прекрасной Зои
— Друг отшельник, — обратилась как-то к нему Каллиста, — ты наверное знаешь тайну этого озера. Почему-то мать всегда предостерегала нас от посещения северного купания. Может быть, с ней произошло то же, что и со мной, и, как и я, она потеряла здесь своё покрывало? Мать всякий раз посылала нас на нильские купания и никогда не летала вместе с нами, потому что отец из ревности держал её взаперти до самой своей смерти. Перестав посещать источник фей, она постепенно увяла и постарела; красота её отцвела, а для нашего рода вместе с красотой и молодостью исчезают и все радости жизни. Теперь мать вдовствует в печальном одиночестве, а мы живём под её присмотром вдали от замка нашего дяди, к которому после отца перешла власть над Цикладскими островами.
Мать никогда не расстаётся с нами и лишь раз в году, на короткое время отпускает одних к источнику фей. Однажды мои старшие сёстры, забыв предостережения матери, рискнули отправиться на северные купания, полагая, что там лучи солнца мягче и воздух прохладнее, чем в египетской пустыне.
В тот наш полёт, который мы тщательно от всех скрыли, с нами ничего дурного не случилось, поэтому мы повторили его ещё несколько раз, пока я не стала несчастной жертвой легкомыслия сестёр.
Ах, где скрылся этот коварный колдун, подкарауливший нас во время купания и, из злорадства, похитивший моё покрывало? Заворожи его, бессовестного похитителя, святой отшельник! Пусть он упадёт с небес к моим ногам, если он обитает в верхних сферах, или поднимется сюда из бездны в ужасный полуночный час, если он боится света, и вернёт мне моё лебединое покрывало, которое все равно не принесёт ему никакой пользы.
Фридберт очень обрадовался заблуждению Каллисты, приписывающей похищение волшебнику, и не стал разубеждать её. Он сочинил ей сказку о заколдованном принце, который будто бы бродит вокруг Лебединого поля и иногда находит удовольствие подразнить крылатых гостей. При этом Фридберт дал понять, что не обладает даром заклинателя духов, но слышал, будто много лет назад одна девушка-лебедь тоже потеряла здесь своё покрывало, зато нашла верного, любимого друга и легко смирилась с потерей крыльев, тем более, что вблизи чудесного источника молодости и красоты они ей были совсем не нужны.
Прелестная Каллиста нашла большое утешение в этой истории, но только ей не очень хотелось навсегда оставаться в этой глуши, несмотря на многие удобства, предоставленные здесь природой. Это означало, кстати, что сестра Любви, — Чувствительность, — ещё не коснулась её сердца, ибо уединённая долина или пустынный необитаемый остров — настоящий элизиум для чувствительных душ.
Как только услужливый отшельник услышал, что тревожит его подругу, так тотчас же выразил готовность вместе с ней покинуть эту пустыню, однако при этом заметил, что не было бы большей для него награды за возвращение в шумный мир, чем наслаждение семейным счастьем в объятиях добродетельной супруги. И он так нежно взглянул на Каллисту, что не понять, к кому относились эти слова, она не могла. Девушка покраснела и опустила глаза, воодушевив тем самым надежды Фридберта. Поэтому он быстро собрался и, снова одевшись как воин, отправился вместе с прекрасной спутницей к себе на родину.
В Швабии, среди суровых горных пастбищ, расположился городок Еглинг, принадлежавший господам Графеннег. Там, во вдовстве, жила мать Фридберта, бережно храня память о покойном муже и проклиная мейсенцев, убивших, как она думала, её любимого мальчика. Женщина с состраданием протягивала грош каждому увечному воину, возвращавшемуся домой после мейсенского похода и просившему у неё милостыню, и всякий раз допытывалась, не знает ли он что-нибудь о её сыне. И если находился болтливый калека, который придумывал ей басни о смелом юноше, храбро бившемся с врагами, о его геройской гибели и о том, сколько поклонов он посылал матери, прежде чем его душа рассталась с телом, она наливала лгуну кружку вина, и слёзы из её материнских глаз лились при этом так, что хоть выжимай передник.
Четыре года мать оплакивала сына, и суровая осень пятого уже осыпала разноцветную листву с деревьев, когда тихий укромный городок вдруг охватило радостное волнение. Верховой гонец привёз известие, что храбрый Фридберт не погиб в битве с мейсенцами и находится сейчас на пути домой, в родной город. Одет он как знатный рыцарь, едет из дальних восточных стран, где у него было много приключений, и везёт с собой на родину невесту изумительной красоты и, к тому же, очень богатую — дочь египетского султана.
Как известно, молва всё преувеличивает. Правда была в том, что Фридберт, разбогатевший благодаря наследству отца Бено и фабрике зубочисток, по пути в Швабию всё более и более увеличивал свой обоз. Он купил лошадей, покрытых великолепными попонами, роскошно одел прекрасную Каллисту и оделся сам, нанял слуг и служанок и, как посол Арагонии, гордо ехал впереди, сопровождаемый многочисленной свитой.
Когда енглинжцы увидели приближающихся всадников, ехавших рысью по аугсбургской дороге, они с ликованием и радостными криками высыпали на улицу. Сёстры и зятья Фридберта, а также благонравные горожане, возглавляемые почётным магистратом, вышли ему навстречу, неся городское знамя. Предварительно было отдано распоряжение, чтобы при въезде в город их земляка на крепостных башнях били в барабаны и играли на дудках, как если бы он восстал из мёртвых.
С радостными причитаниями, обливаясь слезами, обняла счастливая мать сына и будущую невестку. Каллиста привела её в неописуемый восторг. Добрая женщина не могла налюбоваться на прелестное личико девушки и, словно лавину, обрушила на неё поток ласк и добродушной болтовни. По случаю чудесного возвращения Фридберта, вдова устроила званый обед, пригласив на него всех друзей и соседских кумушек, и раздала нищим последние запасы мелочи.
Слух о прекрасной гречанке разнёсся по всему городу и его окрестностям. Рыцари, дворяне и просто ценители женской красоты не давали покоя счастливому Фридберту, набиваясь к нему в товарищи и клянясь в вечной дружбе. Но Фридберт был очень ревнив и вспыльчив. Он спрятал прекрасную Каллисту от глаз всего света, поручив бдительной матери охранять её во время своего отсутствия на службе у графа Графеннега. В то же время ему хотелось как можно скорее вступить в права законного супруга.
Прекрасная гречанка, не видя никакой возможности вернуться на родину, решила пренебречь разницей в положении и согласилась выйти за него замуж, тем более, что молодой цветущий мужчина, каким выглядел Фридберт, мало чем напоминал прежнего невзрачного отшельника.
