оно огромно, но все же оно доступно и животному, а наслаждение от творчества – это чисто человеческое, это лакомство, это редкость.
Я, конечно, ошибался, поскольку на любой работе, даже работе дворника или официанта, человек способен творить, но тогда я думал, что профессионально этим может заниматься только ученый, посему для меня все вопросы моего будущего отпали – я уже твердо знал, что стану ученым и никем другим. Все другие профессии – чепуха, а вот ученый – это да! Пусть простит меня Евгений Иосифович, но я не хотел становиться таким ученым, как он: все-таки он был вдвое старше меня и всего-навсего доцент. Я хотел стать таким ученым, как М.И. Гасик. Михаил Иванович в те годы был очень молод, но уже доктор наук и профессор. Короче, чем больше я работал в СНО с Кадиновым, тем больше меня это увлекало и тем тверже становилось мое решение стать ученым.
Помимо практических навыков научно-исследовательской работы, я получил от Кадинова еще одну очень полезную вещь – навык иметь под рукой базу для осмысливания решений. Причем Евгений Иосифович привил мне этот навык случайно. Как-то летом он дал мне кипу реферативных журналов «Черная металлургия» и поручил отметить в них все статьи, касающиеся производства нержавеющей стали. Поскольку я работал на полставки лаборантом, то отказаться было нельзя, и я начал просматривать эти журналы. Они выходили, по-моему, два раза в месяц, и в каждом было свыше сотни рефератов, статей ученых всех стран мира, посвященных производству стали в электропечах. Просматривал я журналы, по- моему, лет за 20, поскольку, как мне помнится, я много раз таскал с квартиры Кадинова к себе домой тяжеленные сумки с этими журналами, а потом возвращал их обратно уже со своими отметками на обложке. Работа оказалась на удивление простой и скорой, наверное, причиной было мое умение быстро читать. Кадинов удивлялся скорости, с которой я работаю, несколько раз брал наугад проанализированный мною журнал и делал анализ сам, но я всегда выписывал все, что там было. Однажды даже он сам отметил на один реферат меньше, чем я, затем прочел пропущенный и согласился, что я имел основания его отметить. Для меня же главным было то, что я перестал бояться такой работы и оценил ее полезность. Когда потом я начал работать в ЦЗЛ, то сам провел такой анализ, составил картотеку литературных источников по темам моих работ и регулярно ее пополнял. Собственно, я получил урок в том, что методичность в работе отнимает не так уж много времени, а вот польза от нее несомненна.
С самим Кадиновым у нас установились отношения, которые, скорее всего, следует назвать дружескими, хотя, возможно, такими они у него были со всеми. Помню, как-то мы с ним вместе возвращаемся из института, а в начале проспекта Карла Маркса был хлебный магазин, а в нем отдел «Соки-воды», а в этом отделе продавалось красное сухое вино на разлив. Он неожиданно предлагает зайти и пропустить по стаканчику. Стоило это вино копеек 16 за стакан, я хотел заплатить за обоих, но он, посмеиваясь, заплатил за нас сам, проворчав: «Мало того, что пью со студентом, так еще и за его деньги?!» В доме, в котором жил Евгений Иосифович, был магазин технической книги, а на другой стороне проспекта – крупный букинистический. Я обычно, возвращаясь из института, заходил и туда, и туда. И как-то мне в букинистическом повезло – я купил «Сухопутную армию Германии» Мюллера-Гиллебранда. Правда, только второй том, но я и ему был несказанно рад. Перехожу проспект и захожу в «Техническую книгу», а там Кадинов интересуется новинками. Ну и я, естественно, похвастался ему приобретением. Он очень удивился, что я интересуюсь подобной литературой, и пригласил меня к себе домой. А дома начал просматривать книжные шкафы и дарить мне книги исторической тематики. Я уже не помню все, но переписка Сталина с Черчиллем и Рузвельтом у меня от него. Конечно, я отказывался (они же денег стоят), но он очень спокойно настоял: «Бери, тебе они интересны, а у меня только место в шкафу занимают».
Евгений Иосифович тоже считал, что мне необходимо заниматься наукой, более того, он считал, что наукой мне нужно заниматься на кафедре электрометаллургии в нашем институте. Не помню, какие проблемы были с аспирантурой, но его это не смущало. Он наметил для меня такой план: при распределении мне нужно выбрать любое место работы, лишь бы оно было на Украине. А кафедра, пользуясь своими связями, убедит предприятие, на котором я обязан отработать срок молодого специалиста, открепить меня, то есть не требовать, чтобы я отработал там два года, после чего я уже свободный поступлю на кафедру инженером-исследователем. Все это Кадинов согласовал и с заведующим кафедрой, и с проректором по научной работе. То есть мое будущее выглядело прекрасно – так, как я и мечтал.
Однако моей судьбе этот план не понравился, и она его забраковала, а сделала она это так.
Глава 5. Реальные советские люди
После последнего семестра на пятом курсе, т. е. в начале 1972 года, перед началом преддипломной практики и дипломного проектирования прошло распределение выпускников по местам будущей работы. Поскольку я был каким-то деятелем, как я уже писал, то присутствовал вместе с несколькими другими такими же деятелями на заседании комиссии по распределению. Председателем комиссии был декан металлургического факультета В.С. Гудынович и еще кто-то, по-моему, представители то ли заводов, то ли министерства. Сначала распределялись ребята групп МЧ-1 и МЧ-2 (доменщики и сталеплавильщики), затем настала очередь МЧ-3.
Студенты входили в комнату по одному и по убывающей среднего балла своих оценок за время учебы, поскольку, по идее этого распределения, всем им комиссия по распределению должна была предъявлять все имеющиеся вакансии сразу, чтобы лучшие могли выбрать понравившееся им место работы первыми. И уже здесь меня поразило, что комиссия никому не сообщает полный список того, на какие заводы и в какие институты требуются молодые специалисты. Предложение мест было индивидуальным и не зависело от того, как студент учился. Зашедшим первыми лучшим студентам предлагали пару каких-то заводов на Урале или в Сибири, а паршивому студенту вдруг предлагали место в институте или на заводе в Днепропетровске. Главная идея распределения была абсолютно похерена – было не распределение, а очевидная раздача мест каким-то «блатным» и только лишь с внешним соблюдением формы: выбор был без выбора. Это было не распределение, а наглое свинство, но мы, наблюдатели, ничего не могли поделать, чтобы помочь товарищам. Во-первых, мы не сразу и поняли, что происходит, во-вторых, мы ничего не подписывали, нашего мнения не спрашивали, да и вопросы мы не могли задавать, поскольку не знали, какие места остаются у комиссии, – вдруг это и в самом деле все, что есть?
Дошла очередь до меня. Лучшим по баллам в МЧ-3 был Игорь Тудер, но его и еще человек десять из группы призвали в армию, поэтому первым из МЧ-3 к комиссии подошел я. Я, напомню, был за себя спокоен, поскольку мне годилось все поблизости – и днепропетровский проектный институт Гипромез, и завод Днепроспецсталь в Запорожье – любые места с электросталеплавильным профилем, поскольку я дипломный проект делал как электросталеплавильщик. И тут Гудынович предлагает мне на выбор два ферросплавных завода – в Зестафони в Грузии и Ермаке в Казахстане. Второе место в моем понимании было черт знает где, думаю, что об Ермаке я на распределении первый раз и услышал. Меня это крайне удивило – я попросил комиссию дать мне направление на электросталеплавильный завод желательно на Украине, а нет, так направление в Гипромез. (Проектантом быть мне не хотелось, но еще раз повторю, что я и не собирался им быть, поскольку мне нужно было лишь место, с которого кафедра переведет меня к себе.) Гудынович, однако, заявил, что никаких иных мест для выпускников МЧ-3 нет. Это, надо сказать, меня ошарашило, поскольку я, не собираясь работать в ферросплавной отрасли, понятия не имел ни что это за заводы, ни где они расположены, ни сможет ли кафедра вернуть меня с этих заводов. Я знал, что Зестафони – это в Грузии, а Грузия из-за чуть ли не открыто процветавшей там уже в то время коррупции считалась очень паршивым местом для работы нормального человека, не склонного давать и брать взятки, посему Зестафони автоматически отпал. Что касается Ермака, то, по моим представлениям, это было где-то в сибирской тайге, а посему вряд ли для меня, хохла, это было райским местечком, но выбирать уже было не из чего, я согласился на Ермак и вернулся за стол наблюдателей.
И вот тут выяснилось, что у комиссии, оказывается, есть и другие места, и шедшим за мною студентам предлагались и Гипромез, и Днепроспецсталь. Меня это возмутило до глубины души, но я не мог
