Небо — синий купол. Море серебрится. Город Мариуполь весь под черепицей. Крыши, крыши, крыши… А вдали, повыше, трубы задымили, искры над печами, домны заломили руки над плечами. Варят сталь мартены, горячи их стены, и летит оттуда сажа от мазута. В цехе из-под крышек пламя так и пышет! Сталь лежит живая, взглядом обжигая. Людям на заводе горячо живется, а завод в народе «Ильичем» зовется. На заводе этом, плавками прогретом, есть один подручный — с книгой неразлучный. И об этом парне шум по сталеварне: — Шибко очень ходит! Места не находит. — Как на него «находит», все плохим находит! — Пристает: «Отстали! Мало варим стали!» Мол, трех не хватит этак полных пятилеток! Руки в шаровары, и — заводит первый: «Думал — сталевары, а вы, мол, староверы!» Тешится над нами, кличет «колдунами». Неудобно как-то — паренек без такта. Но работать может, дела не отложит, быстротой поможет. Лишь кивни — подложит марганца ли, хрома, — все ему знакомо! Среди комсомольцев он знаток в железе, с синеньким стекольцем чуть не в пекло лезет. Печка — вроде солнца, пламенем как жахнет! Смуглый, он смеется, робости в глазах нет! С пламенем он в паре, в копоти, как ворон. Посмотреть — так парень сам огнеупорен. На затылке кепка, слово скажет — крепко! Есть грешок: задирист, в споре — перетянет. Но где бы ни сходились, сердцем к себе тянет, тянет, как магнитом. И складно говорит он. Вообще проворный: — Нормы? Что мне нормы? Мне бы всей стране бы! Мне во все бы небо печку бы построить, цех переустроить! С кем-нибудь повыше мне поговорить бы, аж до самой крыши стали наварить бы! Все в цеху поправить, молодых направить!.. А частично прав ведь! В кадрах-то нехватка, не уйдешь от факта. Кто такой, каков он?
