Чернильная душа, я инженеромСтал человеческих (писатель) душ.Мне приглядеться бы к твоим манерам,Чтоб на тебя пошла не только тушь.Чтоб, не теряя дорогой минуты(Вернулась ясность к мыслям и ушам),За чаем у жены твоей АнютыБеседовать о жизни по душам.Ты говоришь, очки блестят в задоре,Что взят баланс, произведен учет,Каких еще нам там обсерваторий,Коль в смету лег фундаментом учет!Век-фейерверк… осмысленное семяИз каждой цифры рвется (волей воль),Действительность! Она растет со всеми,Как дерево — над каждою графой.…Так, хорошея (И без оперенья)За чашкой чая с блюдечком варенья,Преодолев лирический испуг,Читай, бухгалтер, вслух стихотвореньяИз книги, называемой Гроссбух.
СЕРДЦЕ
Такая была у цикады наружность,Наждачный напильник мне так надоел,Что сердце повисло Америкой ЮжнойНа вырванной с корнем аорте моей.Когда же сквозняк повернул насекомыхНа запах корицы и прочих приправ,—Слюнявые пасти цветов незнакомыхКачнулись, рябые, на кончиках трав.Лоснясь (от руля до грудинки, до ребер),В перо по стволу подливая фуксин,Прошелся по клумбе петух-кандибобер —Со шпорой, придатком густых мокасин,И клумба (вся в мухах, в медовой подливе)Колумбией, Андами вдруг разлеглась…Спасения нет от Перу, от Боливий,От выпуклых, от фиолетовых глаз!Муку собирает в похожих на дынюПлодах (для амбара-дупла) баобаб.Вы только представьте: Альфонс в АргентинеПод ним восседает средь крашеных баб…Но в Южной Америке сроду я не был.Какие (узнать бы) там бьют сквозняки,Какой кандибобер, наемник, фельдфебельТам оберегает повес пикники?А этот, что в шляпе, (смотрите!) с наганомНыряет в лачуги, где дети галдят:Индейскую кровь отпускать чистоганом,На фронт завозя ее в теле солдат.Боливия и Парагвай… НефтянаяВойна: ожиревшая дочерна кровь.Уже у индейца наружность иная:И Пятница, верно, бывает суров…Огонь у цикады он занял (у певчей),До боли начистил свой нож наждаком:Чтоб все поумнели. Чтоб не было неучейИ средь свинопасов в несчастьи таком!..Смотрите, что делается на кофейнойПлантации: рубят и жгут деревца……Подбавь-ка гвоздики в кастрюлю с глинтвейном:Сегодня я Пятницу жду у крыльца.Он входит, рябой от полуденных пятен,Глядит: на веранде — его Робинзон!(Скажу о себе, не боясь отсебятин:Одна из зажиточных наших персон.)Я гостя усаживаю за недлинный —Под гладкой, каленою скатертью — стол.(Таким не побрезговал бы и Калинин:Мы тоже наждачной горим чистотой…)Аорта моя — Амазонка в сердитом,Лавровом, насекомоядном бору.(Не справиться, видно, мне с миокардитом,Зажавшим большой материк в кобуру…)Но Пятница, друг мой с гортанным наречьем,За тропики ребер залазит в меня,Меня обдувает теплом человечьим,Как самая близкая в мире родня.Я вижу: на даче — балконный порядок:Игрушки балясин, колонн балаган.