закончить». В частности, было принято решение расстрелять арестованного уже Заковского, чтобы он не мог быть допрошен Берией. Здесь надо иметь в виду, что точные причины ареста Заковского не ясны. Понятно, что весной 1938 г. в руководстве НКВД был «клановый» конфликт, но почему Сталин разочаровался в Заковском, ведь он ценил его высоко? Известно, что в Москве Заковский что-то болтал о Сталине (спьяну?) и это могло стать причиной его падения [82]. Здесь самое время вспомнить, что, по мнению Орлова, о компромате на Сталина знали именно Фриновский и Заковский. Тогда становится понятно и то, что могло быть содержанием «болтовни» и почему Заковского надо было ликвидировать до появления на Лубянке Берии.
Как только Берия приступил к обязанностям заместителя наркома и в начале сентября приехал в Москву, был арестован Алехин. Ему инкриминировалось то, что он «немецкий шпион». В действительности, скорее всего, боялись совсем другого.
Во время следствия Жуковский дал показания о деятельности так называемой специальной химической лаборатории НКВД на Мещанской улице. «До перехода в состав 12-го оперативно-технического отдела НКВД руководителями этой лаборатории были сотрудники НКВД Серебровский и Сырин. Когда я возглавил этот отдел, начальником лаборатории был назначен мною инженер-химик Осинкин.
По заданию заместителя наркома внутренних дел комкора Фриновского задачей лаборатории должно было быть: изучение средств диверсионной работы, снотворных средств, ядов и методов тайнописи для целей оперативной работы. По распоряжению Фриновского был также установлен порядок пользования указанными средствами для оперативной работы. Оперативный отдел, который желал для своих целей получить, например, снотворное средство, мог его получить только с санкции наркома или заместителя наркома — начальника ГУГБ».
Интересно, что Жуковский честно признался в том, что реальная практическая работа лаборатории началась именно по его инициативе: «выяснилось, что в ее составе было всего два научных работника, оба беспартийных, и никакой серьезной разработки средств для оперативной работы не велось. В связи с этим при помощи аппарата ЦК ВКП(б) были получены три научных работника — инженер Осинкин и доктор Майрановский, члены партии, и еще один комсомолец, фамилию его не помню. Кроме того, для работы в лаборатории были использованы заключенные профессор Либерман по зажигательным средствам и инженер Горский по отравляющим веществам» [50, с. 170].
Реальный доступ к отравляющим веществам, кроме сотрудников лаборатории, имел капитан госбезопасности Алехин, у которого хранились также и ключи от шкафов лаборатории. Напомним — «северокавказец».
«Один раз, когда — не помню, — вспоминал Жуковский, — Фриновский сказал мне, что в лаборатории у Алехина есть средство, принятие которого вызывает смерть у человека, как от сердечного приступа. Такое средство необходимо, когда нужно уничтожать врагов за границей». Понятно, что «за границей», — не в СССР же их использовать против руководителей партии и правительства…
Были проведены эксперименты над осужденными, и, как выяснилось, яд действует. Так, по мнению следствия, был отравлен Слуцкий — хотя Фриновский сказал Шпигельглазу именно про «сердечный приступ».
Как можно догадаться, Берия боялся, что его отравят. Всего полгода назад прошел процесс правотроцкистского блока, и на всю страну было рассказано, как Ягода пытался отравить Ежова.
Но очень вероятно, что на самом деле боялся и Сталин. Спустя несколько месяцев Фриновский даст показания, что планировалось отравить Сталина: тем более что «открытое использование прислуги для теракта было не обязательно, прислугу можно было использовать втемную, потому что лаборатория и заготовка продуктов были в руках Баркана и Дагина, они могли заранее отравить продукты, а прислуга, не зная об отравлении продуктов, могла подать их членам Политбюро» [50, с. 178].
Понятно, что если бы «северокавказец» Алехин, у которого, собственно, и хранились ключи от шкафов с ядами, по инициативе «северокавказца» Фриновского передал бы яд начальнику охраны Сталина «северокавказцу» Дагину, то у последнего были бы все возможности организовать смерть вождя «как от сердечного приступа». Минуя посредничество Фриновского, и Алехин, и Дагин действовать, возможно, побоялись бы. Но в июле — августе 1938 года Фриновский организовать это покушение не мог — он очень своевременно для Сталина был на Дальнем Востоке (см. ниже). Когда же 25 августа он вернулся в Москву, то узнал, что его переводят из НКВД и заменяют Берией. А Берия, приехав в начале сентября в Москву, первым делом уже 13 сентября арестовал именно Алехина, сначала как «немецкого шпиона». Но как же Берия мог найти доказательства, изобличающие Алехина, всего за неделю, ведь арестовать начальника отдела центрального аппарата НКВД можно только с санкции Сталина? Очевидно, что дело не в «шпионаже», да и инициатива этого ареста, наверное, не только Берии принадлежит.
Следует учитывать, что положение нового заместителя наркома было не простым. С ним из Грузии приехали сначала всего несколько человек. Даже начальником его секретариата первый месяц оставался бывший пограничник, доверенное лицо Фриновского, комбриг УЛЬМЕР ВОЛЬДЕМАР АВГУСТОВИЧ, и доверять ему Берия не мог. Заместителем Берии стал Меркулов. Надо было срочно укреплять свои позиции.
Здесь следует отметить ряд обстоятельств. Это сейчас мы знаем, что Берия возглавил органы на долгие годы, стал одним из символов НКВД. Но современники событий не знали будущего. И понятно, почему Берия не очень хотел ехать в Москву. Остались воспоминания об этом у Хрущева и его семьи. Опасения его понятны — перевод в столицу на такую должность мог закончиться по-разному. Осенью 1937 г. Эйхе перевели с должности 1-го секретаря Западно-Сибирского краевого комитета ВКП(б) на должность народного комиссара земледелия СССР и в апреле 1938 года арестовали. Весной в Москву с должности 1-го секретаря Ростовского обкома перевели Евдокимова. Он стал, как мы помним, заместителем наркома водного транспорта — все понимали, что это кризис в карьере (для Евдокимова просто не первый кризис — «он хромая лиса, и зубы съел на чекистской работе»). Первым заместителем народного комиссара внутренних дел был одно время Заковский. И чем это для него закончилось? Вообще никто не мог знать, на ком остановится ротация, кто мог заранее сказать, что выживут Берия, Хрущев и Жданов? Сталин понимал опасения Берии и демонстративно оказывал ему покровительство: навестил в новой квартире (в Доме правительства), предлагал поселиться в Кремле и т. п. Но насколько Берия мог верить Сталину?
Конечно, Берия нуждался в информации о расстановке сил в наркомате, о слабых и сильных сторонах окружавших его людей. Такой человек у него был — начальником АХУ НКВД уже полгода был Сумбатов, который мог иноформировать его о «неофициальной стороне жизни» в Москве. На начальном этапе Берия нанес удар по «партийцам», пришедшим с Ежовым в наркомат.
Далее полтора месяца проходят в «позиционной войне». На этом этапе Ежов отдавал Берии только «чужих». Речь идет о тех, кто оставался в руководстве НКВД со времен Ягоды, и тех, кому Ежов не очень доверял.
13 сентября арестовали старшего майора ГБ Радзивиловского. Затем под ударом оказались и некоторые «украинцы»: 27 сентября арестовали начальника УНКВД Сталинградской области старшего майора ГБ Николая Давыдовича Шарова (в 1935–1937 гг. начальник ЦК Киевской области) и капитана ГБ наркома внутренних дел Молдавской АССР Широкого Ивана Тарасовича.
Но самым сильным шагом был арест Бориса Бермана. «Берман не был участником нашей заговорщической организации, однако, мне, Фриновскому и Бельскому было известно еще в начале 1938 года, что он является активным участником антисоветской заговорщической группы Ягоды. Привлекать Бермана к нашей заговорщической организации мы не собирались. Он уже тогда был достаточно скомпрометированным человеком и подлежал аресту. С арестом мы, однако, тянули». Теперь Бориса Бермана отдали. Конечно, это было небезопасно. Борис Дмитриевич потянул бы за собой брата Матвея Бермана и одно время заместителя Ежова, а затем и Бельского.
29 сентября был издан приказ о новой реорганизации НКВД. С точки зрения борьбы Берии за
