хижину.
— Вода будет убывать очень медленно, — говорил де Мирамар, царапая о камни свои неловкие руки.
— Зима здесь начинается рано, — добавила Инносанта. Зима? Но они же не будут зимовать в Сюзанфе?
И каждый раз, когда на фоне золотого неба обрисовывались приближавшиеся фигуры Макса и Игнаца, склоненные под тяжестью их ноши, они бросались к ним навстречу с неизменным возгласом, в котором сосредоточивалась вся надежда, поддерживавшая их среди напряженного утомления и тоски:
— Ну, что? Вода опустилась?
Казалось, что вода, залившая ущелье, наполняла его с незапамятных времен. Каждый день в определенный час она незаметно поднималась и через известный промежуток времени возвращалась обратно. Постоянно всматриваясь в двигающееся под ними пространство, Макс вскоре уловил, что вода подчинялась определенному закону, и что регулярное колебание ее уровня соответствовало отливу и приливу. Образовалось внутреннее море…
Вечером десятого дня это перешло у него в твердую уверенность. Он знал теперь, что вода никогда не уйдет…
Взглянув на стоявшего рядом с ним пастуха, Макс прочел на неподвижном лице юноши ту же самую мысль.
— Ты так же как и я хорошо знаешь, что она здесь устроилась навсегда? — спросил он.
Пастух молча кивнул головой.
— Зачем ей уходить? — шептал Макс. — Куда?
Игнац лаконически ответил:
— Ее слишком много, сударь…
— Не зови меня “сударь”… Называй меня на “ты”, товарищ! — отрывисто сказал Макс. — Мы переживаем сотворение мира… Разве ты не видишь?
Они вернулись, не произнеся ни слова, забыв на месте собранные сучья.
Увидев, что они возвращаются без обычной ноши, остальные выбежали к ним навстречу, ожидая хорошей вести. Смущенный их волнением, Макс молчал…
— Все то же…
Но вечером, когда они собрались вокруг огня, он сказал де Мирамару:
— Не случалось ли раньше, что материк, заполненный водой, погружался в море?
— Несомненно, — ответил ученый. — Примером может служить материк Атлантиды, поглощенный без всякого следа…
— Вы как раз говорили об Атлантиде в Париже, в тот день, когда к вам пришел Эльвинбьорг, — медленно проговорил Макс. — А госпожа Андело даже процитировала слова… Аристотеля, кажется…
Госпожа Андело прошептала:
— Одни и те же места не всегда бывают землею или всегда морем. Море приходит туда, где была некогда суша; а суша придет туда, где теперь мы видим море…
Наступило молчание. Макс добавил:
— Вот что! Я больше не верю в вашу гипотезу о поднятии морского уровня… о сейсмическом наводнении… Я думаю, что мы подверглись участи Атлантиды…
Старик выпрямился во весь рост.
— Атлантиды?.. Атлантиды? — бормотал он.
Он старался совладать с беспорядочностью своих мыслей. Затем с упорством людей гипотезы, он проговорил:
— Но… эти обвалы, эти подъемы происходят с медленной постепенностью. В геологии миллионы лет протекают как дни… Если только… да, вулканические извержения… Неожиданные разрушения, происходящие от движения рычага…
Макс спокойно излагал логические доводы: начав подниматься, вода не опустится; создалось море, которое повинуется закону далеких океанов.
— Значит, мы, обречены находиться здесь всю нашу жизнь! — произнес старик.
Макс прошептал:
— Лучше не обманываться иллюзиями…
Послышались возгласы и плач… Крестьянки, сгруппировавшиеся сзади них и прислушивавшиеся к непонятному для них разговору, уловили последние слова: “здесь всю нашу жизнь!” и разразились глухими рыданиями.
— Тогда… Зачем же? — шептал ученый, у которого, казалось, закружилась голова.
— Зачем мы убежали? Лучше было бы умереть сразу, — стонал Губерт.
— Не говори глупостей! — воскликнул Макс.
И он указал на молодых девушек, — глотавших слезы, и на маленького Поля, который пользуясь тем, что всеобщее внимание было отвлечено, усердно подбрасывал в огонь большие дерева.
— У нас осталась только наша жизнь, — закончил он. — Но наша жизнь не имеет цены.
Они замолкли и невольно взглянули вокруг себя. При восходящем полумесяце долина Сюзанф показалась им такой, как будто они видели ее в первый раз. Каменные глыбы у подножья ледника, отвесный пролет, зажатый между гребнями вершин, скалистый перевал, отсвечивающий слабым блеском… И в этом пространстве — их жизнь, вся их жизнь!.. Им придется прозябать, как животным, напрягая все усилия, чтобы питаться, зарываться в норы, бороться с беспощадной стихией, с холодом, снегом, бурей, от которых единственной защитой служила жалкая хижина из плохо сложенных камней… Смогут ли они уцелеть без всякого орудия, без одежды, а когда сгорит последняя спичка, то и без огня?.. Как они проживут, — более нагие, чем первобытное человечество, с бесполезным сокровищем своей культуры, своих воспоминаний, своих привычек “высшей цивилизации?”… Самая счастливая перспектива, какая только их ожидала, заключалась в том, чтобы не умереть с голода! Потрясающая картина уничтожения мира, угнетавшая их до сих пор, стала сразу посторонней, чуждой. Они прониклись лишь одним сознанием: возможностью уничтожения своего собственного существования. Каждый переживал это по-своему. Де Мирамар приходил в отчаяние при мысли о погибшем деле и об ужасной судьбе, выпавшей на долю его детей… Окопы, лазарет, концентрационные лагеря представились Губерту в виде потерянного рая. Ева совсем по-детски думала о своем замужестве, о снятой квартире, о своем приданом, о шаферицах на ее свадьбе… Ивонна плакала, не зная в точности о чем, изливая в слезах непосильное для нее горе. Когда она поднимала глаза на мать, сидевшую подле нее, безразличную, не высказывавшую больше ни слова утешения, — слезы катились градом. И, видя их слабость, Макс начинал сомневаться в собственной, силе.
Душераздирающие рыдания заставили его обернуться. Роза и хВиржини — обе плакали навзрыд. Инносанта тщетно старалась их успокоить. Склонившись к Еве, Макс шепнул:
— Это единственные из нас, чье несчастье, действительно, непоправимо… Ева, не хотите ли вместе со мной набраться храбрости?
Она молча вложила свои замерзшие пальчики в руку Макса. Он нежно ее обнял, и губы его потянулись к ее устам…
Разбуженная воспоминанием пылающих губ, которые как будто вдохнули в себя ее горе, Ева уже не могла заснуть. Такая сильная радость в такой печальный вечер… Макс! Ее Макс!..
Она услышала, как кто-то горячо шептал обрывки фраз, в которых повторялись все одни и те же слова. Она угадала навязчивую мысль Виржини, твердившую все, одно и то же:
— На перевале Ку… Я говорю тебе, что они на перевале Ку… Они пошли туда… Они думали нас найти… На перевале Ку…
Голос Розы подтверждал:
— На первале Ку… Наверное…
И Виржини опять принималась еще настойчивее твердить:
— Я пойду… Я возьму самую маленькую на спину… Через перевал Сажеру и ла Голет де л’Улаз, за Белыми Зубами… Он часто ходил туда…
А Роза обещала:
