расчет. Здесь царило торжественное, но несколько нервозное оживление, вызванное присутствием высокого начальства. Возле ракеты прохаживались главный маршал артиллерии М. И. Неделин и Главный конструктор М. К. Янгель, тут же были его заместители Л. А. Берлин, В. А. Концевой. В качестве наблюдателей и помощников прибыли полковники Е. И. Осташев, А. И. Носов. Их знания и опыт могли пригодиться в любой момент. Стартовыми работниками руководил начальник управления P. M. Григорьянц. Здесь же находился начальник связи полигона подполковник Александр Григорьевич Азоркин, которому я был подчинен. Приехал на стартовую позицию первый заместитель начальника Главного управления ракетного вооружения (РВСН) генерал-майор Александр Григорьевич Мрыкин. Этот человек, по общему мнению испытателей, был сильной и яркой личностью. Правда, некоторые жаловались на его несдержанность и крутой характер. Гнев генерала получил на космодроме свое измерение. «Втык в один «мрык», — шутили офицеры. Я лично от него во время работ получил один «втык», о чем расскажу ниже.
Генерал-майор А. Г. Мрыкин сыграл в моей жизни большую роль. После длительного лечения в госпитале им. Н. Н. Бурденко (более пяти месяцев) он лично приехал при выписке за мной на машине и отвез меня в здание Министерства обороны на Фрунзенской набережной, где определил мою дальнейшую судьбу — направил меня военным представителем на предприятие военно-промышленного комплекса Казани.
Здесь же на стартовой площадке находился начальник полигона генерал-майор Константин Васильевич Герчик. Этот умный, обаятельный человек очень много сделал дли строительства космодрома, по подготовке и запуску космических и баллистических ракет.
Заправка ракеты в воскресенье прошла успешно. Отсечки на системе уровней сработали нормально, но во второй половине дня обнаружились неисправности в автоматике двигателя. Специалистам пришлось снять люки в нижней части ракеты и уже на заправленном изделии вести перепайки разъемов, что является грубейшим нарушением мер безопасности.
Пуск ракеты отложили на понедельник, но работы продолжались до позднего вечера. Никто со старта не ушел. В ту ночь я и отделение связистов во главе с сержантом Александром Юдиным спали всего два часа.
Тревожно началось утро 24 октября 1960 г. Ко всем бедам добавилась еще одна — появилась капельная течь горючего. Члены Государственной комиссии потребовали проверить сигнализатор наполнения. Была установлена капельная течь компонента топлива (гептила), что в принципе на запуск не влияет.
Баллистики подтвердили, что дозаправка ракеты не нужна. Хочу отдельно заметить, что это горючее — жидкость очень ядовитая. Я лично видел, как проводилась сварка на заправленном изделии. Это было грубейшим нарушением техники безопасности. Час запуска несколько раз откладывался, но Москва торопила.
Во второй половине дня и у меня начались неприятности. Кто-то закрыл люк около стартового стола и перебил два кабеля, идущие для обеспечения шлемофонной связью. Люди в этот момент работали на площадках обслуживания — связь оборвалась. Находившийся там генерал-майор А. Г. Мрыкин приказал позвать ему начальника связи полигона подполковника А. Г. Азоркина, но его на месте не оказалось, и тогда срочно вызвали меня. А. Г. Мрыкин грозно спросил: «Старший лейтенант, сколько времени надо, чтобы устранить неисправность?» Я ответил: «Десять минут!» На что услышал: «И ни минуты больше, иначе я из тебя «генерал-майора» сделаю!» Через пять минут неисправность была устранена. Два кабеля заменены на новые. Связь восстановилась. Я сразу доложил об этом генерал-майору А. Г. Мрыкину и подполковнику А. Г. Азоркину. Последний по-отечески меня поблагодарил. Я тогда еще не знал, что это была последняя благодарность мне от этого добрейшего и умного начальника. Человека с большой буквы.
Ближе к вечеру начались последние испытания — предстартовые проверки системы управления. В течение дня несколько раз переносили время пуска ракеты Р16 (8К64), лично несколько раз вмешивался Никита Сергеевич Хрущев.
Снова Москва торопила. Члены Государственной комиссии нервничали, это как-то передавалось и работающим специалистам.
Маршал М. И. Неделин сидел на стуле примерно в 15 м от ракеты, рядом с оборудованным командным пунктом (КП). Около маршала неотлучно находился его адъютант подполковник Н. М. Салло. Рядом разместились конструкторы и руководители министерств. Начальник управления P. M. Григорьянц, подполковники Е. И. Осташев, А. И. Носов находились на выносном командном пункте, в вагончике в 15– 17 м от подножия ракеты.
В 18 часов 45 минут по местному времени (16 часов 45 минут по московскому времени) была объявлена 30-минутная готовность к пуску ракеты. В это время при выполнении операции по приведению в исходное положение программы токораспределителя от него прошла преждевременная команда на запуск маршевого двигателя второй ступени. Газовой струей работающего двигателя были разрушены оболочки топливных баков первой ступени, возник пожар, произошел взрыв. Погибла значительная часть боевого расчета и ряд руководящих работников, находившихся на стартовой позиции вблизи ракеты. Погиб и первый главнокомандующий Ракетных войск стратегического назначения главный маршал артиллерии М. И. Неделин.
Мне запомнился эпизод, когда я работал в бункере. Мое помещение там находилось напротив служебной комнаты, куда иногда заходил маршал. В период подготовки к запуску ко мне неожиданно зашел М. И. Неделин. Я, как положено, хотел доложить, чем я и мои подчиненные занимаемся. Он, поздоровавшись со мной, усадил меня на стул и строго спросил: «Товарищ старший лейтенант, почему вы в меховой куртке, а ваши подчиненные в шинелях?» Я доложил, что согласно существующему распоряжению им не положено. Обращаясь к своему адъютанту подполковнику Н. М. Салло, маршал приказал: «Чтобы через час солдаты, обслуживающие стартовую площадку, были одеты в меховую одежду!» И уже через 30 минут лично начальник ОВС полка привез меховые куртки и брюки, мой личный состав был переодет в отличную зимнюю форму.
Митрофан Иванович Неделин был культурным и очень образованным человеком, честным и порядочным. Все нападки на него, будто он виновен в случившемся, я, как участник этих событий, отвергаю полностью. Думаю, не каждый начальник, прекрасно понимая всю рискованность и опасность создавшегося положения, мог сидеть в нескольких метрах от ракеты. Он знал, что ничто так не действует успокаивающе на подчиненных, как личное присутствие командира, и шел на такой риск сознательно. В этом весь Митрофан Иванович Неделин.
За 10 минут до взрыва я стоял вместе с подполковником А. Г. Азоркиным в 10 м от основания ракеты и решал вопрос: надо ли снимать четыре десятиваттных динамика со столбов до пуска ракеты, чтобы они не размагнитились, или нет. Решили не снимать, посмотреть, что будет.
Подполковника А. Г. Азоркина позвал на КП начальник управления полковник Р. М. Григорьянц. Александр Григорьевич направился на КП, я пошел в противоположную сторону. Вдруг — треск! Инстинктивно я бросился бежать. До взрыва успел добежать до края бетонки. Взрыв! Меня ударило о песок, но, к счастью, сознание я не потерял. Пламя как могучая волна накрыло меня. Я горел. На мне была меховая куртка и новый комбинезон, подпоясанный офицерским ремнем. Я стал кататься на песке, чтобы сбить пламя, но ничего не получалось. Сбросив куртку, побежал в сторону бункера. На мне горели хромовые сапоги. Я обожженными руками сбросил сапоги и разорвал офицерский ремень.
Пока бежал, я несколько раз катался по песку, но сбить пламя так и не смог. Помощи ждать неоткуда. Когда я повернулся в сторону горящей ракеты, то увидел, как бежали во все стороны горящие люди, прыгали с ракеты испытатели, горевшие как факелы и погибавшие на лету. Температура в эпицентре пожара была около трех тысяч градусов по Цельсию.
Позже из рассказов очевидцев я узнал, что на колючей проволоке, окружавшей стартовую площадку, висели обгоревшие трупы.
После взрыва ракеты еще несколько дней находили погибших в песках казахской степи далеко за территорией площадки, куда люди смогли убежать, но так и не спаслись.
Я добежал до бункера, но он был закрыт. Начал стучать и звать на помощь. Открыли дверь бункера.
