поведении.
— Понимаешь! Сумка лежала в прихожей, расстегнутая. И торчала из нее бумажка, бланк, хорошо мне знакомый… Ты меня не осуждаешь? Это впервые в жизни! Вытащила я листочек. И на нем было… Леша! Это было заключение УЗИ беременной Киры Анатольевны! У нее девочка такого же возраста, как наш мальчик. Тут, — Лика положила ладонь мужа на свой живот, — наш сын. А там, — она неопределенно помахала рукой, — у тебя сестра. Леша! Так бывает! Думаешь, я обрадовалась вначале, когда узнала, что у меня брат есть?
Леша помолчал и заговорил, как показалось Лике, на совершенно посторонние темы:
— Ты незнакома с Алиской-баронессой, дочерью тети Любы. Еще тот фрукт! Она на четыре года меня моложе. Как-то приезжает, мне было шестнадцать, ей соответственно двенадцать. Я зачем-то позвонил домой. И просит меня Алиска без всякого стеснения, оно ей чуждо, купить ей прокладки с крылышками в аптеке на площади Дзержинского. Представляешь? Только явилась из Сургута и уже разузнала, где с крылышками продаются. Мне, конечно, не в кайф, но поехал и купил. Целый день их возил! Испариной покрылся! Вдруг ребята на тренировке в бассейне увидят? Ведь обсмеют на всю оставшуюся жизнь.
— Не понимаю! — перебила Лика и ревниво поджала губы. — При чем здесь твоя Алиска?
— При том, что присутствие в моем портфеле прокладок с крылышками вовсе не свидетельствовало о наличии у меня месячных! И происхождение бланка, который ты посмотрела у мамы, наверняка простое и элементарное. Что мы голову морочим? Давай позвоним маман и прямо спросим!
— Давай! — согласилась Лика. — Только не прямо, а деликатно. Как ей звонить?
— Как? — переспросил Леша.
— Ведь это твой дядя! — упрекнула Лика. — Его имя? — Она взяла в руки телефонную книжку.
— Коля, или Петя, или Вася. Хоть убей! Я его видел, когда мне было два года!
— А фамилия? — листала книжку Лика.
— Мамина девичья Громова.
— Громовых нет. Это дядя со стороны дедушки или со стороны бабушки?
— Спроси что-нибудь полегче! Мои дедушка и бабушка отъехали до моего рождения. Маман взяла билет в Караганду. Или в Курган? Или в Кривой Рог?
Они перерыли телефонную книжку вдоль и поперек. Искомого дядюшки не обнаруживалось. Для Лики это стало лишним подтверждением бегства Киры Анатольевны. Для Леши ничего не значило.
— Маман обещала позвонить через неделю, вот мы у нее и спросим, на каком она месяце, ха-ха!
Лика впервые столкнулась с тем, что даже между самыми близкими людьми, в семье, бывает глухое плотное непонимание. Ее слова — то глас вопиющего в пустыне, то досадливое капризничанье больного ребенка. Леша закрылся наглухо и при этом был сама нежность и участие.
— Ну, скажи! — просил он. — Чего тебе хочется?
— Тертого яблока, — сдалась Лика.
Не найдя понимания у мужа, Лика бросилась к тому, к кому всегда бежит хорошая девочка, — к родной маме.
Родного папу Лика не собиралась посвящать в страшную женскую тайну и во время ужина о ней не заикнулась. Но Митрофан Порфирьевич видел, что дочери не терпится о чем-то рассказать матери.
— Секретничайте! — усмехнулся он.
Прихватив большую кружку чаю и кусок пирога, отправился в большую комнату смотреть телевизор.
В отличие от Леши Ирина Васильевна рассказу Лики поверила сразу и безоговорочно. Она по складу характера быстрее верила плохим известиям, чем хорошим.
— Мамочка! — вопрошала Лика. — Что же делать?
Ирина Васильевна задумалась. В ней не боролись женская солидарность или сочувствие к Кире Анатольевне со злорадством. Когда затрагиваются интересы дочери, все остальные эмоции молчат.
Дочь ждет ребенка. Зять, конечно, умный и перспективный. Но куда уведут его перспективы, неясно. Да и умный Леша по-научному, а не по-житейски. Сам рассказывал: друг детства, сын олигарха, в Лондоне живущий, предлагал войти в бизнес и барыши сулил огромные. Леша отказался, хотя жилищные условия не блестящие.
Теснятся со свекровью в двухкомнатной, отец Лешин барствует один в трехкомнатной. Будто так и надо! Однажды заикнулась, мол, ребенок будет, хорошо бы жилплощадь увеличить. Мать, Кира Анатольевна, с сыном переглянулись и засмеялись, точно шутку услышали. Мы, говорят, пока до риелтора дойдем, рак на горе свистнет. И чем тут хвастаться? Если у Киры Анатольевны прибавление случится, Лика вообще в муравейнике окажется. Всех младенцев на нее свалят. Воспитывай! А мы книжки почитаем!
— Мама! Что ты молчишь? Жалеешь Киру Анатольевну?
— Чего ее жалеть? Как завсекцией трикотажа, нагуляла.
— Какого трикотажа? — не поняла Лика.
— На моем дне рождения случай рассказывали. Я тогда еще удивилась, что это твоя свекруха вдруг заинтересовалась, выспрашивает. Она уже знала, что тяжелая.
— Почему тяжелая?
— Так про беременных говорят.
— Мама, ведь ей действительно сейчас очень тяжело!
— На всех падших женщин не нажалеешься! — отрезала Ирина Васильевна. — Времена пошли! Честные женщины теперь как исключение.
— Кира Анатольевна очень хорошая и честная женщина! — упрямо сказала Лика.
— От мужа понесла, с которым десять лет не живет?
— Не от мужа, — признала Лика. — Это другой мужчина. Кажется, я знаю. Он звонит постоянно и Киру Анатольевну спрашивает. Или ее телефон. А мы с Лешкой без понятия. Вообрази! Уехал человек! Старая беременная женщина! И мы, ее ближайшие родственники, не знаем, где ее искать!
— И не надо! Зачем ее искать? Кошка нагуляет и та прячется, когда котится.
— Мама! Как ты можешь сравнивать!
— А что я должна делать? Радоваться, что моя дочь не о себе да своем ребеночке думает-заботится, а о гулящей свекрови? Не маленькая! В смысле Кира Анатольевна, и не беспомощная малолетка. Наоборот! О внуках бы думала, а не под мужиков ложилась!
— Мама! Ты ведь хорошая и добрая! Почему ты бываешь такой злой и непримиримой?
— Жизнь заставила.
— Не правда!
Лика впервые возражала матери не по мелочи — синий или красный бантик в косички заплести, надеть теплую или легкую куртку, красить или не красить губы, — а по существу, принципиально.
— Жизнь у нас одна, — смело говорила Лика, — была и есть. И твоих горестей отдельно от нас не существует! Правильно Леша и Кира Анатольевна говорят! Тайны мадридского двора, секреты ЦРУ, о которых все знают. Ну, случилось у папы! Ведь на коленях к тебе приполз! А человек, мой брат, Дениска, растет! Мама!
Похожие внешне, они плакали одинаково, без всхлипов пуская слезы, которые вытирали ладошками. Мать не замечала слез дочери. Дочь не видела страданий матери.
— Дениска! — горестно произнесла Ирина Васильевна. — Кроссовки без подметок, на коленках дыры, из куртки вырос. Так заботятся о ребенке? Так воспитывают? Гоняет по улицам, завтра с плохой компанией, с наркотиками свяжется и в колонию попадет!
— Мама, я знаю, что ты подсматриваешь за Дениской, что передаешь тете Люде одежду для него. Мама! Почему мы не говорим откровенно? Терзаем самого дорогого, нашего папу? Ты плачешь?
— Нет! — Ирина Васильевна насухо вытерла лицо.
Лика, не ведая о том, в точности повторила жест.
— Мама! Я давно общаюсь с братом! Раньше мне казалось, если ты узнаешь об этом, то обидишься. Но почему? У меня есть близкий по крови человек. Я всю жизнь мечтала о братике или сестричке. Я слабая,
