одинаково убогую, будь она приготовлена из перемороженной старой говядины или из парной телятины.
Милые дамы, вы никогда не охотились на мамонта, не жарили на вертеле дикого вепря или нежного олененка, отойдите в сторону от огня! Займитесь выделыванием шкур или расшивайте бисером мой новый охотничий камзол. Уж на что Маринка продвинутая девушка, а готовить стейки у нее не получается. То сковородку не нагреет до нужной температуры, то перевернуть мясо забудет. А в идеале оно должно иметь с обеих сторон тонкую корочку в миллиметр, далее прожаренную светлую часть, и в центре розовую полосочку сырого мяса. Уй, слюнки текут только от мыслей о сочной отбивной, классически прожаренной на три четверти.
Но мы торопиться не будем. Сначала почистим картофель и бросим его на сковороду. Потом вымоем и нашинкуем овощи для салата, заправим оливковым маслом, смешанным с соком лимона…
Андрей напевал марш тореадора из оперы «Кармен», мелодия отлично подходила к его настроению — предвкушению персонального праздника. На журнальном столике в большой комнате он расстелил салфетку, принес салат, грибы, хлеб и столовые приборы, вставил в приемник DVD-плеера диск с фильмом. Чтоб уж до тонкостей соблюсти декорации, перелил водку из бутылки, вынутой из морозильника, в маленький хрустальный графин. Рюмка и мгновенно запотевший графин отлично смотрелись на изысканном полотне под названием «обед холостяка-гурмана».
А вот теперь и главное таинство — приготовление стейка. Все рассчитано по секундам. Выкладываем на большую и непременно подогретую тарелку картофель, когда мясо, схватившееся с одной стороны, переворачиваем. Марш тореадора (трам-там-та-там!) в исполнении Андрея зазвучал в полную жизнерадостную мощь…
Буквально за секунду до того, как он собирался выключить газ под картошкой и перевернуть мясо, раздался звонок домофона. Ангел-хранитель шепнул Андрею на ухо: «Не отвечай!» Но предостережение не было услышано из-за бравурных «тореадоров» и шума вытяжного вентилятора над плитой.
— Андрей? — спросил мужской голос. — Это мы. Открывай.
Пока его рука поднималась, чтобы нажать кнопку и открыть дверь парадного, он успел пережить досаду и справиться с ней. Прощай, спокойный одинокий обед. Прибыли друзья, вчерашнего им не хватило, требуется продолжение банкета. Стейк останется несъеденным, потому что персонально жевать его неудобно, да и друзья наверняка тащат прорву пива и закусок. Что поделаешь? Человек — животное социальное, надо общаться. Человеческое общение — лучшее из богатств. Кто это сказал? Не тот ли, кто заявил: невозможно жить в обществе и быть свободным от общества.
«Утро сплошных цитат», — подумал Андрей и пошел открывать дверь квартиры, в которую уже звонили.
Но за порогом стояли не ребята, груженные снедью для мужской пирушки, а незнакомый дядька в зимней остроигольчатой нутриевой шапке. Лица не видно, потому что держит одной рукой поперек талии ребенка. Малыш закован в стеганый комбинезон, руки параллельно полу, ноги в стороны — напоминает уменьшенную копию космонавта в скафандре, парящего в космосе. В другой руке у мужика большая дорожная сумка. Андрей не успел сказать, мол, ошиблись дверью, как незваный гость двинул решительно вперед, вынудив Андрея посторониться.
— Здорово! Ну, мать моя женщина! Взопрел как мерин, пока от метро допер. Где разгружаться?
— Послушайте, вы…
Но мужик не слушал, топал по квартире.
— Ага, вот комната. Слава богу, прибыли.
Не преодолев растерянность первых минут наглого вторжения, Андрей наблюдал, как посторонний человек распоряжается в его квартире. Мужик свалил ребенка на его тахту (постельное белье не убрано и не собиралось убираться по случаю субботнего расслабления), бухнул сумку на пол, снял шапку, вытер потный лоб и признался:
— Чуть живой. Сердце рвется от нагрузки и страданиев.
— Вы ошиблись дверью.
— Не может быть! Короленко, дом один, квартира семнадцать?
— Да, но…
— Ты Андрей Сергеевич Доброкладов?
— Я.
— А это, значит, — мужик показал на ребенка, — твой сын Петька… в смысле наследник и все остальное.
— Сын? — не то пробулькал, не то прокаркал Андрей.
И уставился на малыша, лежавшего навзничь на смятой постели, по-прежнему закованного в космический скафандр. Ребенок не спал. Пухлое личико, обрамленное капюшоном, нос пипочкой, пара маленьких карих глаз, смотрящих выжидательно и терпеливо.
— Извини, старик, но это не мой. Детьми пока не обзавелся.
— Ты не в курсе. Ленка, шалава, а не девка, родная дочка одномоментно, по старому говоря, принесла в подоле…
Далее последовал рассказ, из которого можно было понять, что дочь этого мужика Ленка (вертихвостка, дурында, кикимора, смазливая пигалица) хотела поймать на крючок какого-то богача (старого пня, крокодила, олигарха долбаного) с помощью беременности. Но рожать от кого ни попадя, то есть от лысого старого пузатого олигарха, Ленка не желала. И выбрала из надежды на доброе семя его, Андрея, в качестве генофонда. В простонародной речи мудреное «генофонд» было неуместно и резало слух.
«Плохо подготовился, дружок!» — подумал Андрей и широко улыбнулся. Еще на середине сбивчивого монолога он догадался о природе этого представления. У одного из приятелей Андрея — из тех, с кем вчера вместе в ресторане сидели, — жена работала на телевидении. И обязанность ее заключалась в том, чтобы подбирать для передачи героев как бы натуральных, а на самом деле липовых. Самодеятельные артисты за малую плату изображали мужа-ревнивца, мать-одиночку или вредного пенсионера, терроризирующего весь подъезд, или тайного печального гомосексуалиста, или промышляющую мелкими кражами слащавую бабульку. Самое поразительное — играл народ (по основной профессии пекари да слесари) настолько правдоподобно, что мало кто догадывался о подлоге. Станиславский, оплакивая свою систему, должен крутиться в гробу, как уж на сковородке, а ректоры театральных вузов от досады обязаны в стенаниях сгрызть ногти. Ни системы, ни пятилетнего обучения, кто попало изображает правду жизни так, что зрители прилипают к экрану телевизора, не оттащишь.
Нередко у жены приятеля случались авралы — съемки завтра, а типажа нет. И начинались телефонные уговоры (собственные соседи, родственники, их соседи и их родственники давно отработаны): помогите найти того, кто согласится изображать недотепу-интеллектуала или секс-бомбу районного масштаба. Конечно, помогали. Забавно, что тупого мачо-громилу представлял тишайший программист двухметрового роста, весом в полтора центнера, у которого в голове суперкомпьютер, а девушку легкого поведения играла кандидат искусствоведения, специалист по древнеяпонской живописи. На что не толкнет человеческая взаимовыручка, превращаясь в телевизионное приключение и падая в копилку забавных опытов, рассказ о которых украсит любое застолье.
И вот теперь друзья решили разыграть его, Андрея, с помощью самодеятельного артиста и чужого младенца. Вполне в их духе, розыгрыши ребята обожали.
Продолжая улыбаться, Андрей похлопал в ладоши:
— Браво! Спектакль почти удался. В первом акте я порядочно струхнул. А где пацаны? Под дверью ожидают?
— Какие пацаны? — удивился его аплодисментам и речам мужик. — У нас только один парень, Петька. — Он снова показал на ребенка. — Мы с матерью, то есть с бабушкой, в смысле моей женой, не собирались тебя привлекать. Сами бы внучика на ноги подняли. Да вот горе, захворала моя старуха, в больницу забрали, врачи говорят, в любой момент ждите…
На его глаза навернулись вполне натуральные слезы. Мужик зашмыгал носом, вытер ладонью щеки, отлично изображая смущение, вызванное минутной слабостью.
— Да перестаньте вы! Я же сказал: розыгрыш удался, вы честно заработали гонорар, зовите ребят и
