эти были так мелки, что они почти незаметны были, как золото в песке, и в дурные минуты она видела одни горести, один песок: но были и хорошие минуты, когда она видела одни радости, одно золото». Как и Соня со своими шестью детьми.
Глава XVI. «Семь человек и я восьмая»
Соня успешно справилась с девятыми родами. Она была снова здорова, а значит, и любима мужем. Он не раз говорил ей, что «муж любит жену здоровую». Уже позади остались пятнадцать совместно прожитых лет. Чего только не случалось с ней за эти годы! Приходилось часто общаться со своим безмолвным собеседником — дневником, вместе с Лёвочкой частенько «пачкать» руки чернилами во время переписывания его романов, постоянно рожать, а потом нянчить и учить детей, раздражаясь и крича на них из?за их лени и бестолковости, заливаться слезами, вновь уходить в мир мужниных творений, опять рожать, снова рисковать потерять кого?то из детей, спорить с мужем, хворать, шить, следить за огромным хозяйством… Многое из этого она научилась делать почти механически, как бы по инерции. Но еще больше делала благодаря преодолению своих бесчисленных «не хочу». Как бы то ни было, невзгоды и трудности не сломили ее, жажда жизни оказалась гораздо сильнее.
К этому времени Соня достигла вершины горы. Ее жизнь, как она считала, была тихой, порой даже слишком. Обычно Соня встречалась только со своими родными и, конечно, почти никуда не выезжала. За это время она срослась с мужем, была неотделима от него, всегда хотела поспеть за ним. Его интересы стали главными для нее. Когда Лёвочка снова брался за перо, обкладываясь горами книг, например о декабристах, Соня была этому рада до слез. Она очень любила трудиться с ним в четыре руки — он сочиняет, а она переписывает. Это стало золотой порой их совместной жизни, работа продвигалась успешно, почти без перебоев. В это время все дети знали, что мама и папа одинаково заняты романами, но порой им казалось, что мама работает больше отца.
После этого наступала жаркая пора заключения договоров с издателями, похожая на роковой поединок, который Лёвочка непременно выигрывал. Он умел торговаться, проявляя завидную решимость и волю. Ей было приятно, что ее муж — самый дорогостоящий писатель России, получающий самый высокий гонорар — 500 рублей за печатный лист. Благодаря таким гонорарам их огромной семье можно было жить безбедно. Лёвочке было уже под пятьдесят, а ей почти тридцать пять.
Но порой их размеренная и монотонная жизнь нарушалась житейской непредсказуемостью. Так, однажды Лёля катался на коньках по Большому пруду и угодил в огромную прорубь, которая была лишь слегка подернута льдом. К счастью, он ухватился за край проруби, и бабы, в двух шагах от него полоскавшие белье, успели вытащить мальчика оттуда и принесли его в заледеневшем полушубке домой. Охая и ахая, Соня растирала спиртом своего любимца с каштановыми кудрями. Или Таня как?то поскользнулась в доме на паркете и сломала ключицу. Пришлось в срочном порядке везти ее к хирургу Гаагу. А Сережу как?то ударил рассерженный гувернер месье Nief за то, что ребенок случайно его разбудил. Снова был нездоров самый маленький из детей, самый старший из?за своей рассеянности делал слишком много ошибок на экзаменах. Ей было так тяжело кормить и ухаживать, хотя бы даже за одним младенцем Андрюшей, который постоянно болел. Соня впала в отчаяние, из?за этого у нее стало «молоко еще хуже», и пришлось даже на время брать кормилицу, а тут заболел, как на грех, воспалением легких Сережа. Тем временем у Андрюши болезнь обострилась, появился жар, было сильное расстройство желудка. Бедняжка так страдал, что было слышно во всех комнатах, и Соня постоянно делала ему припарки на животик.
Ежедневное обучение детей, кройка и шитье, а затем проверка счетов, хозяйство, чтение, игра на фортепиано. Соня то присядет, отдохнет, то опять чем?нибудь займется. И так каждый день. В общем, скучная, «постылая», неинтересная жизнь. Муж жил теперь в ожидании своих «золотых» занятий, а она — «пустых радостей». Тем не менее Соня твердо знала, что ее мир разнообразнее, чем Лёвочкин с его «благочестивой тоской».
Итак, жизнь протекала в привычном русле. Все так же стряпал повар Николай, все так же подбрасывал на сковороде всеми любимые блинчики, Соня продолжала заказывать ему обеды, сама варила варенье и мариновала грибы, летом перекладывала зимнюю одежду табаком и пересыпала камфорой, чтобы моль не поела, укорачивала дочери платья, подавала гостям сыр и селедку, засыпала солью скатерть, если кто?то нечаянно проливал на нее вино, ставила елку на Рождество, звонила в пять часов в колокол, висевший на сломанном суку вяза, приглашая к обеду. Изо дня в день привычно подавали суп и котлеты, старшие дети готовились к гимназии и университету, купались в Воронке, ставили любительские спектакли. Были домашние беседы по — французски и по — английски, характерные женские разговоры о том, что дарить прислуге, как правильно составить меню и когда варенье считать готовым. В семье существовали очень прочные, незыблемые устои и традиции, Соня приучала к ним свою семью, прекрасно понимая, что весь груз забот и ответственности она возлагает на себя, а мужу и детям оставляет только одну приятность.
Она следила за тем, чтобы дети во время занятий не смотрели в окна, чтобы в комнатах «трещали» печи, чтобы истопник Семен вовремя приносил вязанки березовых дров и подбрасывал их в огонь, чтобы дети не забывали «lavez vos mains» (мыть руки. —
Но жизненная стихия все же одерживала победу. Вроде бы все устоялось, например с гувернерами. Но оказалось, что только одна любимая всеми англичанка Ханна Терсей продержалась в Ясной Поляне семь лет. После нее кто только не перебывал в их доме! И краснощекая Дора, и Анни Philipps, становившаяся все противнее и противнее, и m?lle Gachet, выдумавшая гулять допоздна, и Emily Tabor, полнокровная, тихая, степенная, сметливая, добрая, но с грубоватыми манерами, и m?lle Rey в люстриновом фартуке, с вкрадчивым голосом, льстивыми речами и кошачьими манерами. Сначала Соне даже показалось, что из нее могла бы получиться прекрасная помощница. А месье Rey почти каждый день ходил на охоту, беря с собой пса Сноба, и возвращался домой всегда с дичью. Страстными любителями охоты оказались также г — н Кауфман и г — н Nief. Последний еще запомнился как «страстный гурман», любивший жарить белок и козюль (змей. —
Порой Соне было всех их жаль, ведь они были вынуждены жить вдали от собственных семей, потому что эти бедные люди не были свободны, а должны были подчиняться чужой воле. К тому же жизнь в Ясной Поляне была очень скучной, без каких бы то ни было развлечений. Поэтому Соня старалась не допускать ссор и сплетен в их кругу, призывала их к корректному стилю поведения. Когда же до нее доходили слухи о том, что учителя то на ножах с гувернантками, то влюбляются в них, она безжалостно пресекала подобные двусмысленные отношения. Ее дети твердо знали, кто самый главный в доме. Конечно, мама. Она жила для семьи, для мужа, для детей. Казалось, она и не желала никакой иной жизни.
Тем не менее порой ей хотелось самых «пустых» радостей, которых не признавал муж, устававший даже от долгой болтовни Фета. Соня мечтала о том, чтобы у нее было много — много веселья. Еще недавно она спасалась в Лёвочкином зазеркалье, в котором ей было так интересно и весело. А теперь муж говорил, что у него в «голове пусто», он как будто бы стал «не от мира сего», часто сидел с отсутствующим взглядом, был мрачен, почти не разговаривал с ней, не замечал ее, перестал есть и спать, мучился головными болями, совсем ничего не делал, даже писем не писал. Съездив в Троице — Сергиеву лавру, продолжал думать до головных болей. Излечивался, наслаждаясь великой мудростью, вчитываясь в Екклесиаст и притчи Соломона. В мудрости он нашел для себя много печали.
Муж жил «одиноко и смирно». Она старалась больше молчать, ничего не советовать, помня, сколько раз ей за это от него доставалось, но прекрасно понимала, что ему надо бы поехать туда, где теплый климат, там он быстро от всего плохого и мучившего его излечился бы. Однажды за чаепитием он затеял длинный философский разговор о смысле жизни, в котором она все поняла по — своему. Поняла, что не стоит «думать до головных болей» ради того, чтобы доказать всем, какдалеко Церковь отошла от Евангелия.
