А книга моя — о типичных россиянах. И о том, что их такими сделало.
О качестве жизни в стране можно судить по экономическим параметрам. А можно по биологическим. Ну представьте себе, что никаких экономических данных о жизни в стране у нас нет. На секундочку. Такая вот странная попалась страна — нету по ней никаких данных, и все тут! Но зато у нас есть биологические данные, характеризующие вид разумных существ, ее населяющих. И мы, например, видим, что продолжительность жизни особей растет, а сами они становятся крупнее. О чем это говорит?
Из биологии мы знаем: в зоопарке животные живут дольше — за ними тут уход надлежащий, полноценное витаминизированное питание, врачи и антибиотики, никаких стрессов от набегающих хищников, половое общение… Мы также знаем, что при недостатке питания размеры особей уменьшаются. Если мало кормить, они плохо растут, это понятно. И если постоянно «стрессовать», организм тоже расти не захочет. Жена тверского губернатора, усыновившего детдомовского ребенка, рассказывала газетчикам: «Там все дети такие! Вот заходишь в группу, и они все там ужасно маленького роста. У них психосоциальная малорослость. В силу стресса дети там не растут и не развиваются».
Психосоциальная малорослость и недоразвитие — такой диагноз я поставил бы всему нашему обществу…
Когда-то советские газеты с восторгом писали об акселерации, то есть о том, что поколение послевоенных детей в среднем выше своих отцов и дедов. И правда, после войны дети стали расти. И правда, поколение их отцов и дедов великанским не было — когда в германские города входили победным маршем советские войска, немцы воспринимали наших солдат как малорослых и кривоногих. Это был типаж…
Как описывал Войнович своего Чонкина — этот собирательный образ русского солдата? Вот как: «Иван Васильевич Чонкин, низкорослый и кривоногий, был человеком сугубо деревенским…»
Как мемуарист Н. Никулин в книге «Воспоминания о войне» описывал наших воинов? Вот как: «Пришла дивизия вятских мужичков, низкорослых, кривоногих, жилистых, скуластых».
Как польский художник Адам Мацедоньский рассказывает о вступлении советских оккупационных войск в Польшу в 1939 году? Вот как: «Большевики, которые вошли, не выглядели как армия… Все — страшно низкие. Моя мама смотрела в окно, потому что день и ночь охраняла дом, смотрела из-за занавески и вдруг воскликнула: «О, Боже, да ведь они детей в армию берут!» Потому что эти большевики были все такие маленькие».
А после войны началась акселерация. И это понятно: кончилась война с ее стрессами, перегрузками и недоеданием, улучшилась жизнь, умер тиран, закончились репрессии, страна вдохнула оттепельной свободы. Казалось, дальше будет только лучше, от грязи мы избавились раз и навсегда… Дети стали расти.
Росли дети, росла продолжительность жизни. Но это продолжалось недолго. Некоторые экономисты (профессор Э. Брейнерд, например) полагают, что рост уровня жизни в СССР завершился к концу шестидесятых. И стал снижаться, несмотря на победные реляции официальной статистики. Но мы к экономистам обращаться не будем; как только что договорились, мы с вами идем антропологической дорогой. Поэтому посмотрим на биологические показатели. Что мы увидим?
Акселерация внезапно закончилась. Средний рост детей перестал увеличиваться и начал снижаться. Наиболее длинными оказались дети восторженных шестидесятников. Рожденные в восьмидесятых были уже на несколько сантиметров ниже и детей шестидесятников, и своих европейских сверстников. Акселерация сменилась ретардацией — замедлением физического развития. Это может говорить только об одном — об ухудшении условий жизни. В чем же оно заключалось? В ухудшившемся питании? В ухудшившемся медицинском обслуживании? В росте стрессогенных факторов?
А может быть, это просто естественный природный колебательный процесс, связанный, например, с солнцем? Но почему тогда светило не подействовало на американских детей?
(Кстати, любопытный фактик в копилочку либерализма: акселерация детей вновь возобновилась после крушения советской власти, когда исчез дефицит продуктов, и выросло их разнообразие.)
Быть может, на ретардацию можно было бы и плюнуть, но параллельно с ней шли и другие процессы, не допускавшие иных толкований, кроме ухудшения условий жизни. Начала расти детская смертность, стала падать средняя продолжительность жизни.
Детская смертность начала расти с 1971 года, а продолжительность жизни мужчин — самого чувствительного элемента двуполой биологической системы — стала падать еще раньше, с середины шестидесятых, как раз когда сместили Хрущева и начали вновь закручивать гайки. Обидно: ведь к тому времени советские люди почти догнали по продолжительности жизни американцев — советские показатели отставали от американских всего на пару лет. С тех пор разрыв только увеличивался, и к восьмидесятым годам советские мужчины жили меньше американских на 8,5 лет. После этого на все разговоры о том, что уровень жизни в СССР был необычайно высок и что Советский Союз был весьма развитой в экономическом плане страной, можно наплевать и забыть. От хорошей жизни люди не мрут как мухи… Судя по скорости вымирания русских, к середине XXII века, как полагают некоторые эксперты, нас на планете вовсе не останется.
Что же с нами происходит?
Один старенький слепой профессор рассказал мне как-то чудесную историю:
— Моя секретарша снимала комнату в квартире у старухи. В комнате хозяйки стояла новая, недавно купленная кровать — роскошная, с балдахином, с бронзовыми шишками… Но старуха на ней не спала, она даже не сняла с матраца полиэтилен — оставила для сохранности. А сама спала рядом с кроватью, на полу. И на вопрос, почему, ответила: «Я на этой кровати помирать буду!» В этом вся наша ментальность. Она больше заточена на красивую смерть, а не на красивую жизнь. «На миру и смерть красна…»
Слишком хорошая вещь, чтобы ею пользоваться, — вот в чем причина… У нас вещи ценят больше, чем людей. Чем себя. Этот отголосок деревенской нищеты я замечал у многих людей старшего поколения. Однажды я подарил на день рождения гениальному профессору Нурбею Гулиа карманные часы. Полюбовавшись подарком, он тут же спрятал их подальше. Прямо в коробочке и заховал. А чего зря хорошую вещь тереть, пусть лежит! На черный день отложил?..
Или вот история. Подарил я своему отцу на день рождения набор острых японских ножей. Он, полюбовавшись блеском стали и восхитившись остротой лезвий, аккуратно сложил все обратно в коробку и убрал подальше. После чего снова стал резать хлеб своим старым, тупым ножом, сделанным когда-то из полотна косы и давно потемневшим от коррозии, со страшенной деревянной ручкой на трех медных заклепках… А чего? Этот ножик не жалко. А хорошую вещь прибережем. То же самое происходит у него с дорогими бутылками. Особенно если они в красивых коробках. Стоят годами!
И во мне это сидит, признаюсь. Вот свечка. Красивая, вычурная, декоративная, разукрашенная, фигурная. В полиэтилене, чтобы не пылилась.
— Давай ее зажжем, — предлагает жена.
— Нет! — я коршуном выхватываю у нее эту свечку, бережно поправляю упаковку и прячу подальше.
Зачем?
Помню, довелось мне услышать рассказ про одного нашего колхозника, попавшего во время войны батраком в немецкий плен, на ферму к какому-то бюргеру. Фрау хозяйка провела батрака в его комнату, где он обнаружил кровать, застеленную белыми простынями. А когда настала ночь, советский колхозник лег рядом, на прикроватный коврик — дабы не нарушить своим недостойным телом этой ослепительной белизны.
Вот еще одна история — того же времени, из военных мемуаров. Дело происходит в Германии; советский офицер рассказывает о немецких автобанах, которые так поразили вступивших в Германию наших: «Как это ни странно, но германские автострады не сразу получили признание со стороны русских. По каким-то причинам мы избегали пользоваться ими в первые месяцы после капитуляции».
Для самого автора эта нерешительность русских загадочна. Но природа ее та же, что и у русского колхозника, в нерешительности замершего перед белоснежной простыней: я, такой заскорузлый, да на такую красоту?..
Что скажет психолог, выслушав эти истории? Он будет неумолим: эти люди подсознательно считают себя недостойными тех благ, которые оказались в их руках. Поразмыслив, пожалуй, соглашусь: русские
