дальше спустить на лошади.
Спасательные работы дались тяжело: меня долго и мучительно рвет. Небольшой отдых, и мы опять бежим вниз.
Начинает смеркаться. Навстречу появляются фигурки людей с рюкзаками. Это наши ребята во главе с Владимиром Шатаевым, узнав по рации о возникших проблемах, отправились на помощь.
В лагере подводим итоги дня. Кухня и одна палатка затерялись где-то на спуске, из еды у нас только спрятанные в хижине остатки рома. Аргентинец сбежал, носильщиков нет, Хайме с раненым Хосе остались ждать лошадь в базовом лагере, так что из представителей фирмы есть лишь неунывающий Павел, который считает, что все идет нормально.
Поутру с чувством легкого голода в животе собираем рюкзаки, переправляемся по камням через реку и начинаем длинный спуск вниз под палящим тропическим солнцем. На небе ни облачка. Мы с Ириной замыкающие. Группа сильно растянулась, и мы видим на горизонте только Павла и Михаила. При появлении ручейка сразу останавливаемся, припадаем к воде, смачивая рубашки, кепки и поливая водой волосы. Но вся влага испаряется почти мгновенно, и мы опять с надеждой ждем очередного ручейка или хотя бы развесистого куста, в тени которого можно было бы отдохнуть.
Рюкзак килограмм под тридцать тащить по этому пеклу нелегко. Чувствуется какая-то слабость — то ли от накопившейся усталости, то ли от недоедания, то ли от изнуряющего солнца.
Впереди тенистая ложбина. В ней, на берегу небольшой реки, прячась в тени деревьев, расположилась на перекус поднимающаяся снизу французская команда. Это удача! Помню, что французы — большие патриоты и любят, когда говорят на их языке.
— Бонжур! Сава? (Привет, как дела?) У меня еще в словарном запасе бессмертная фраза Кисы Воробьянинова: «Мсье, же не манж па сие жур» (месье, я не ел шесть дней), но понимаю, что так сразу, в лоб, оглашать главную цель разговора нельзя.
Исчерпав свой запас французских слов, перехожу на английский. К счастью, они его знают. Устанавливаю контакт, объясняя, что мы не местные бомжи, а свои братья-туристы, что мы любим Францию, а Ирина даже работает программистом в крупнейшей французской фирме «Лакталис», поставляющей в страны СНГ масло и сыры под маркой «Президент».
— Да, да. Мы, конечно, знаем эту компанию, — отвечают французские девушки.
Лед недопонимания растоплен, теперь можно переходить к главной части.
— У нас тут небольшие проблемы. Носильщики разбежались на третий день, на спуске с Рораймы сорвался и сломал ногу проводник, которого мы спускали в базовый лагерь, кухня, бензин и часть снаряжения куда-то исчезли, и мы не ели уже два дня!
— Да, да. Это все очень интересно. — Французы продолжают поглощать свои бесконечные бутерброды, не проявляя ни малейшего желания поделиться.
Облом так облом. Трудно со своим столитровым рюкзаком выглядеть своим в компании путешествующих налегке французов. Интересно, во сколько им обошлись такие работящие носильщики?
Взваливаю на плечи рюкзак и бреду по саванне дальше. Палящее тропическое солнце в самом зените. Кажется, что мозги уже расплавились и вот-вот закипят. А в Москве сейчас хорошо — минус двадцать. На лыжах можно кататься.
…Вылезаю на обзорную вершину и вижу деревню Паратепуи. Финиш уже совсем близко, но чувствую, что все начинает плыть перед глазами.
Заметив неладное, Ирина забирает мой тяжелый рюкзак, оставляя мне свой маленький, и бежит вперед. Вес груза у меня теперь совсем смешной, но каждый шаг дается с огромным трудом. В голове туман, и я даже не понимаю, по какой тропе убежала Ирина. Да и вообще ничего не понимаю. Мысль одна: как бы не грохнуться, потеряв сознание от теплового удара.
С трудом замечаю перед собой спуск к священной реке. Вот она, граница владений злобных духов Рораймы. Из последних сил, продираясь через неожиданно возникшие перед глазами заросли, спускаюсь к воде и макаю в нее голову. Шатаясь, перебираюсь на другую сторону реки и через некоторое время начинаю слышать взволнованные крики потерявшей меня Ирины.
Привалившись к камню, сижу в тени деревьев и прихожу в себя. Подоспевшая Ирина снимает с меня рюкзак, сует в рот витамины, и становится легче. Мы встаем и потихоньку выбираемся к людям…
Боливар выдержит и троих
«А риск, милый юноша, придает нашему существованию особенную остроту. Только тогда и стоит жить. Мы слишком уж изнежились, потускнели, привыкли к благоустроенности. Нет, дайте мне винтовку в руки, безграничный простор и необъятную ширь горизонта, и я пущусь на поиски того, что стоит искать».
— Элли, а не пора ли повесить веревку?
— Нет, настоящие клаймеры здесь страховку не вешают, — отвечает Элли, наш венесуэльский проводник, показывая мне зацепки для рук на скале.
— А кто же тогда здесь забил шлямбурный крюк? И зачем он это сделал? — подтягиваясь и переводя дух, пытаясь восстановить дыхание на почти пятикилометровой высоте, интересуюсь я.
Элли не удостаивает меня ответом и быстро убегает вперед.
Перелезаю в следующий кулуар. Ну, вот и первая станция — можно прицепиться и передохнуть. На опоясывающей кусок скалы петле, пристегнувшись на самостраховке, прячась за огромную глыбу, висит гроздь наших восходителей. Элли наконец организовал станцию самостраховки и повесил первую веревку, вдоль которой теперь периодически летят камни.
— Стоун! — кричит Элли и спускает очередную порцию булыжников.
Первый раз в жизни слышу, как ругается Владимир Шатаев. Мне казалось, что этого человека с железными нервами вообще невозможно вывести из себя. Но видно «венесуэльский» стиль организации восхождения пронял и его.
Что-то опять валится сверху. Народ лениво вжимается в скалу. Небольшой камень с грохотом бьет по каске Павла.
— Ну, что я тебе говорил? А ты еще не хотел тащить каску из Москвы, места, дескать, в рюкзаке она слишком много занимает.
В это время другой камень попадает мне в левое колено, и дискуссию приходится отложить до более располагающей обстановки.
Растираю рукой ушиб. Что-то не везет мне в походе с этой ногой. Даже обувь на ней развалилась. На последнем траверсе из-под пика Гумбольдта насквозь протерлась подошва левого треккингового ботинка, и пришлось срочно заматывать ее стропой, которая придает мне вид матерого бомжа. Да и внешний вид после двух недель автономного путешествия по джунглям Венесуэлы вполне соответствует. Сгоревший нос, растрескавшиеся губы, из которых все время что-то сочится, плохо выбритая давно затупившейся бритвой щетина, тело, покрытое укусами разнообразных местных насекомых, мятая, давно не стиранная одежда. Типичный вид находящегося в отпуске банковского АйТи-специалиста из Москвы.
Перестегиваюсь на веревку и со скользящим карабином ухожу вверх. Непонятно, почему здесь Элли наконец решил повесить страховку, а на предыдущем подъеме нет. На мой взгляд, они ничем не отличаются. Если бы я руководил восхождением, повесил бы в обоих случаях, но здесь командует только венесуэлец.
Дальнейший путь подъема, выбранный Элли, мне совсем не нравится. Вместо удобного кулуара, по которому, впрочем, иногда пролетают камни, Элли выбрал уж совсем неприятный путь, с траверсом по узкой горбатой полке, над которой низко, с отрицательным уклоном, нависает совершенно гладкая скала. И как по «этому» идти?
