дурацкой привычки чужие буквы разбирать. Старый он, ты прав, хотя… кого и с кем сравнивать… Но мясо будет на зубы метать — Гвоздик обзавидуется. Поохотимся за подарком?
— Конечно!!! А как?
— Быстро и ловко, вот как. С помощью великого изобретения: лука.
Зиэль снял с седла длинную кожаную сумку и вынул оттуда и бросил на траву странные предметы: какие-то кривые сучья не сучья… палки не палки… что-то похожее на обломки гуслей, которые Лину довелось увидеть намедни, в трактирном зале, наутро после веселья с девицами. Но Зиэль взялся за дело споро: щелк, щелк — приставил один обломок к другому, потом еще один, потом сбоку пластину наложил, потом размотал шпулю с какой-то веревкой…
Лин поглядел на багровое от натуги лицо Зиэля и едва не рассмеялся: сейчас и сам лопнет, и устройство сломает!.. Но — нет, лук — а это уже был настоящий лук — не сломался, и тетива поставлена, аж звенит… Лин не раз видел собранный боевой лук, а вот чтобы разобранный — не доводилось.
— А можно я потрогаю?
— Зачем это? Не девка, чай, чтобы трогать. Лук — боевое оружие, и не любит чужих рук и пальцев. Издали любопытствуй, из моих рук смотри. Принеси колчан, я пока тетиву натру…
Лин верно догадался — в какой из сумок должен быть колчан со стрелами.
— Весь колчан нести?
— Л-лодырь. Одну стрелу вынь и принеси, достаточно будет. Что сегодня едим — птицу, иную дичь?
Лину, по правде сказать, более всего нравились на вкус утки и гуси, но птица — это низковато, не по-мужски, зачем срамиться лишний раз перед Зиэлем и Гвоздиком?
— Иную дичь, конечно.
— Согласен.
Зиэль не спеша наложил стрелу на тетиву, вдруг, продолжая сидеть на траве, развернулся стремительно — свист, звучный щелчок и ругань с задранными к небу сапогами!
— А-а-а, тупые боги, в навозе ноги! Чтоб вам всем не жить, а кашлять!.. Представляешь, Лин, перчатку забыл! На, глянь на дурака. — Зиэль выпрямился, отложил в сторону лук и протянул к Лину левую руку, повернув ее ладонью вниз: между запястьем и большим пальцем красовался длинный сочащийся кровью рубец.
— Что это?
— След от тетивы. Надо было защитную рукавицу… да тут этот олешек подвернулся… Правильно говорят: дурные руки старше головы. Натянуть по полной, ежели — и палец отсечет; хорошо, хоть, сидя стрелял. Вынимай нож, пойдем, обработаем добычу, а то Гвоздик твой всю ее сожрет, нам не оставит. С него и требухи хватит.
— Оставит.
Действительно, в кустарнике через полянку, лежал мертвый олень, маленький, немногим больше овцы, стрела в два локтя длиною пронзила его едва не насквозь и убила на месте.
— Рога долой, с головой вместе, требуху долой, копыта оставим, Снег им найдет применение. Он бы и рога приветствовал, да нести их неудобно: видишь, шмыбзик совсем, малыш, — а рога кустистые, куда их совать? Долой. Заодно и кровь лучше сойдет, свернуться не успеет, мясо вкуснее будет. Два ломтя сразу прожарим, небольших. Или кусками лучше? Печенку — обязательно, так на любой охоте положено, а остальное в мешок. До вечера мясо не скиснет, а мы к Снегу раньше успеем. Но до этого пообедаем не спеша, поваляемся чуток и шагом до него — часа за два управимся. Прямо сейчас к нему идти — неприлично, у него там свои дела: молитвы, опыты, шаманства… покаяния… размышления… Они же там не могут без размышлений о судьбах мира. Зато к закату — в самый раз будет. И дождь упредим.
— Кто они?
— Ну… отшельники всякие. Уж не знаю, чего они там умудряются промыслить — на природе и человечестве это никак не сказывается, ни сейчас, ни раньше… Думаю, и сто миллионов лет пройдет — все то же будет, и так же. И хорошо, я не против.
— А сто миллионов лет — это много?
— Много. Боги столько не живут.
— Боги??? Как это?
— Так это. Эй, пузырь с чешуей, а, пузырь с чешуей? Не лопнешь, кусамши?
Гвоздик поднял от травы счастливую, всю в крови, мордаху и вновь попытался засмеяться.
— Нет, он точно уже лает! Зиэль? Ну, теперь-то ты слышал? Гвоздик, малышочек, умница!..
— Что пищит противным голосом — слышал. Эх, печень правильнее бы в сыром виде съесть, да уж пусть жарится вместе с филейкою, избаловался я среди людишек. Сына бы мне нужно, вот что! На, держи свою долю и не роняй.
Лин удивился было непонятным сетованиям Зиэля, да тотчас и забыл, приняв прутик с нанизанными на него кусками (печенка и мясо, вперемежку с клубнями дикого лука): за время их знакомства он уже попривык к странным его речам, а свежее жареное мясо такая вкуснятина, во рту тает!.. И печенка неплоха…
После обеда Лин собрал охапку папоротника и постелил, чтобы им с Гвоздиком помягче: Зиэль разрешил всем отдохнуть, даже Сивку расседлал, а сам размотал сверток черной кожи, толщиной в пядь, шириной в половину локтя, да длиной в полтора, по ней с внутренней стороны нашиты петли и кармашки, а в них всякие разные приспособления для ухода за оружием…
— А их каждый день точить нужно, даже если не пользовался?
— Желательно. И старайся не употреблять это смердецкое слово: точить!
— А как надо?
— Везде по-разному: править, ухаживать, подправлять… приводить в порядок, чистить… На Западе, в столичных казармах, в гвардии, одно время было модно «уваживать»: «Пора моего старичка уважить»… Но — не точить. Воины так не говорят. Оружие еще и смазывают. А церемониальное, которое не для боя, а для ритуалов, для придворных парадов — также и полируют, чтобы ровно блестело.
— А почему здесь нет тургунов и церапторов? И ящерных коров? Там, где я раньше жил, там часто в округе следы от них оставались, иногда они и сами показывались. Я однажды такую кучу видел, что ящер навалил… — Лин задрал руку повыше к небу, но вставать было лень…
— Почему нет? Бывают и здесь, но реже. В теплые годы они до самых южных равнин добираются, на пойменные пастбища… А за ними и тургуны, и оборотни, и церапторы, и тигры… Они любят тепло, а зимой здесь холодно, вот они и держатся поближе к северу, где лето круглый год. Быки, олени, кабаны, пиропы — этим легче, у них зимой шубы отрастают, они и перезимовать на юге могут, была бы пища… В свою очередь они все — пища и одежда для людей, поэтому человек всюду устраивается, где только можно раздобыть мясо и шкуру. А нету мяса — на траву да коренья перейдет, протерпит на них лихое время… Да, переждет лихолетье — и опять за свое, убивать. Кто к воде поближе — те там охотятся, на водное зверье.
Медведи — такие же на повадки, как и люди, тоже всеядные, но добрее.
— И охи-охи!
— При чем тут охи-охи? Ну-ка, дай Гвоздику пучок травы вместо мяска? Да он тебе руку оттяпает за издевательство. А потом ногу и голову. Потому что ему ягоды не нужны, а только кровь и мясо. Траву они тоже щиплют, случается такое, но не для еды…
— Не оттяпает.
— Какой же ты упертый мальчик. Сразу видно, кнута не пробовал.
Зиэль бурчит, но Лину не страшно, даже Гвоздик почуял, что Зиэль в настроении, и не шипит на него, как обычно в ответ на угрозы хозяину. Да и Лин упрямится словам Зиэля не по злому умыслу, а… просто… сам не зная почему… чтобы только противоречить… На самом деле, он уже и без Зиэлевых советов пытался покормить Гвоздика фруктами и овощами… И траву всякую разную давал, но Гвоздик схватит кусок капусты, укусит и тут же выплюнет с возмущенными криками: ему чего-нибудь пожирнее на зубки насаживай!
Вот бы так сидеть и сидеть в невысокой травке на охапке папоротника, идти и идти по дорогам, на юг и на север… и на запад, и на восток… вчетвером… И не расставаться никогда, и никого не бояться… И чтобы всегда было тепло и сытно…
