Приятное соседство

Пятьдесят, или как?— Больше. Он настолько же старше её, как и мой хозяин старше меня. Ей — сорок два, а ему — пятьдесят два. Десять лет разница, точно.— Он что, был женат прежде?— Кто, мой муж?— Нет, Релинджер.— Нет, никогда не слыхала, чтоб он был женат прежде. Они ведь, знаете, недавно женаты.— Разве? Сколько же?— Дайте подумать. Они переехали сюда по соседству… Наши двое были в старших классах, сын и дочь. Мне кажется, они переехали сюда лет шесть–семь назад. Они только что поженились, жених и невеста. Но не молодая парочка — если вы понимаете, что я хочу сказать. Тогда ей было за тридцать, а ему — за сорок.— А раньше вы их знали?— Ну, городок у нас невелик. Раньше она работала в кафе–мороженом у Бачмена, на улице Уэст–Мейн. Туда заходят, если хочется мороженого или содовой. То же есть и в заведении у Люгера, но Бачмен мороженое делает сам. Цена та же, что и у Люгера, но Бачмен славится жареным миндалем. И ещё персиками. В такое время года персиков не достать. А у него всегда только свежие персики.— Понятно. И там то она и работала до того, как они поженились? Надо полагать, он частенько виделся с ней до этого.— Не знаю. Те, кому просто хочется попить воды или съесть мороженое, редко заходят к Бачмену. Они идут к Люгеру. Некоторые ходят к Люгеру по два раза в день: утром и к вечеру. Но чтоб Дори Релинджер… право не знаю. Когда не пройдешь мимо его лавочки — он всегда сидит у окна. По профессии — часовщик. У него нет ни одного наёмного работника. Всего лишь маленькая лавочка. Вряд ли даже размером в половину этой комнаты. Да таких лавочек, как у него, можно без труда вместить три штуки в этой комнате. Она у него там, на Уэст–Мейн. Рядом с этальянцем, у которого лавочка по чистке обуви и шляп. Две махонькие лавчонки, их можно бы обе уместить в этой комнате. Но Дори Релинджер знал, как надо заламывать цену. В городе только два часовщика, второй — в ювелирной мастерской, у Слазингера. И если вы купили часы не у Генри Слазингера, вам, может быть, придется ждать месяц, покуда он их починит. А Дори Релинджер обычно обещал вам сделать часы за пару дней. И когда придете за ними, они всегда готовы. Но за какую цену? Он неплохо зарабатывал. Платил наличными за дом. Муж говорит, что он платил наличными за всё. Посылал за покупками в другие города, лишь бы сэкономить на этом.Вот энти её клетчатые платья на бельевой верёвке. «Сирс и Рёбак». Они приобрели почти всю мебель посылторгом. Она мне об этом сама говорила.— Он был скряга, не так ли?— Ну, он всегда брал наличными. Если у вас нет наличных, он не отдаст вам часы. Вот даже меня, ближайшую соседку, и то однажды заставил сходить домой и принести полтора доллара, а иначе не хотел отдавать мне часы мужа. Поскольку он железнодорожник, ему приходится иметь двое часов, чтобы не ходить на работу без них.— Ваш муж, значит, железнодорожник, — повторил Роджерс.— У него постоянный маршрут. Проводник на товарняках пенсильванской железной дороги. Смешанный товарный от Филадельфии до Гиббсвиля.— Вот как?— Двадцать два года на пенсильванской, начиная с мальчика на посылках.— И что же он думает о Релинджере?— Он невысокого мнения о нем с тех пор, как тот не поверил мне на полтора доллара. К тому же мы живем рядом.— Да, пожалуй, после такого… не очень то, — отметил Роджерс. — Он удивился, когда это случилось?— У соседей то? Он не мог уснуть прошлой ночью. Я тоже, но ведь ему надо вставать в полпятого. Может ему удастся поспать немного в курятнике. В тормозном тамбуре. Дай то бог. Подумать только.— Постарайтесь не думать об этом, миссис Шумахер, — посоветовал Роджерс.— Но я ничего не могу поделать. Как только он решился на такое? И не раз, а дважды. Обоих.— Полагаю, он захлороформировал их, — предположил Роджерс. — Вы ведь слышали о таком?— Да, усыпил их хлороформом. Так сказал Билли Хьюз. Полицейский. Билли и Эд Рейд, начальник, и ещё один парень из округа спрашивали меня. Не слыхала ли я чего либо вчера после обеда, и я ответила нет. Я видела, что Дори пришел домой рано, около полтретьего.— Машину поставил в гараж?— Нет, пришел пешком. Он никогда не брал машину на работу. Машину в гараж поставила она. Я видела её с матерью, они вышли из машины и прошли в дом через кухонную дверь. Это было незадолго до полудня. Потом я видела их на кухне, и чуть ли не пошла сказать, чтобы она сняла бельё с веревки. Оно висело там с утра, и к тому времени уже высохло, а по погоде вот–вот пойдет снег. Вчера я была так уверена, что пойдет снег. Даже сейчас похоже на это.— Да, пожалуй. Но вы так к ним и не сходили. Может это и к лучшему.— Или наоборот. Может быть, если бы я сходила к ним, она затем пришла бы ко мне одолжить что нибудь. И тогда её не было бы там, когда он вернулся домой.— Не вините себя. Этот тип все равно собирался убить их рано или поздно. Если не вчера после обеда, то прошлой ночью. Итак, он вернулся домой и вошел в дом. Вы видели его ещё?— Да, когда пришли его забирать, — ответила она. — Эд Рейд и Билли Хьюз приехали на машине. По выходе из машины у каждого в руке был пистолет. Билли пошел назад к кухонной двери, а Эд вошел в парадную дверь. Я подумала, господи милостивый, зачем это они с пистолетами. А вдруг у них грабитель? Мне стало страшно. Но примерно час спустя пришло ещё несколько человек, и тогда Эд и Билли вышли из парадной с Дори, и на руках у него были наручники.— Вы не обратили внимание, в каком состоянии была его одежда? Не было ли на ней крови?— Нет, сэр! На нем был воскресный костюм, как будто он отправляется в церковь. И знаете, что он сделал?— Что?— Он увидел меня у окна, засмеялся и показал мне язык. Я подумала себе: «Ты поплатишься за это, мистер, когда я расскажу об этом мужу». Видите ли, я ведь не знала, за что его арестовали. Затем уж я увидела, как подъехала покойницкая от Кенига, гробовщика. Кениг и молодой Хеннеси, что работает у него, и с ним еще двое.— Не пойму, что такое покойницкая? Это что катафалк?— Нет. Это то, чем они пользуются вместо катафалка. У катафалка сбоку окна, а в покойницкой отвозят тело в похоронное бюро. Знаете, чтобы заморозить их? Мы называем её покойницкой. Думается у вас это называется иначе.— А, теперь понятно, — кивнул Роджерс. — Они что, вошли в дом, Кениг и те, что были с ним?— И несли два простых ящика. Знаете, что это такое? Это вместо гроба. Просто деревянный ящик размером с гроб. Когда я увидела всё это, то поняла, что случилось несчастье. Это означало два покойника. И кто же ещё это мог быть. Его жена и теща.— М–да.— Затем они вошли внутрь, но минуту спустя, нет, даже и минуты не прошло, как один из них выбежал на улицу и его стошнило. Один из тех, что пришел с Кенигом. Его прямо таки выворачивало наизнанку. И он сел на ступеньку крыльца. «Боже мой, — подумала я. — Что там творится?» Затем Кениг вышел и что то сказал этому человеку, но тот лишь покачал головой и махнул рукой, чтобы тот отошел. Кениг ушел назад в дом и, мне думается, минут пятнадцать–двадцать спустя, право уж не знаю, Кениг и Хеннеси вынесли один из ящиков. Они поставили его в покойницкую. Затем сходили ещё раз и вынесли второй ящик. Но на них тоже лица не было: и у Кенига, и у Хеннеси, и у другого парня. Они уехали на этой покойницкой, а потом подъехала другая машина. И в ней было несколько человек, среди них двое полицейских. Полицейские стали на страже спереди и сзади дома, а остальные вошли в дом и остались там.— Это было задолго до того, как новость разошлась по городу?— Не прошло и десяти минут после того, как Кениг уехал, народ повалил сюда. Вот тогда то мне и позвонила дочка. Она знала об этом больше, чем я. Она спросила меня, правда ли это о Релинджере, и я ответила, что всего лишь знаю, что кто то помер. Может быть даже двое. И тогда она мне сказала.— И она оказалась права? — спросил Роджерс.Она кивнула. Сказала: «Дори Релинджер убил свою жену и тещу». Я спросила: «Как?» Она не хотела говорить, но я её заставила. Она сказала, что он отрезал им головы. И тут же я упала в обморок. И трубка телефона повисла. Последний раз я падала в обморок утром того дня, когда мы с моим хозяином поженились.— Ну не надо больше говорить об этом, миссис Шумахер, — остановил её Роджерс.— Да сейчас то я в полном порядке. Как будто бы ничего и не было. Только я то ведь знаю, что всё это было. Вот одного только я не представляю себе. Кто согласится теперь жить в этом доме? А ведь было такое приятное соседство, — вздохнула миссис Шумахер.