лощинку.
Впереди высоко в небе взвилась ракета.
— это Шинкаревка, — обрадовался Ефимка, — я боялся выйти прямо на село. Там немцы. Вот тут, справа, должен быть Волчий лог.
Он уверенно свернул направо, глубоко нахлобучив на голову шапку.
— А далеко до него?
— Теперь недалеко. По логу поднимемся вверх, потом спустимся к озеру, а там и наши…
Вскоре справа обозначилась широкая темная полоса. Это был как раз тот самый Волчий лог, о котором говорил Ефимка. Он начинался с небольшого распадка и отлого поднимался вверх по косогору, на котором виднелись стога соломы. Небо несколько посветлело. Перебравшись через овраг, сержант и Ефимка стали трусцой подниматься вверх. От одной мысли, что цель уже близка, оба приободрились.
Поравнявшись с Ефимкой, сержант протянул ему сухарь, каким?то чудом сохранившийся в кармане.
— На, погрызи, — сказал он с такой суховатой мужской лаской, за которой обычно кроется искреннее солдатское добродушие. — Дорога?то нелегкая.
Ефимка, смутившись, удивленно взглянул на сержанта. Неторопливо сняв с руки варежку, бережно взял обгоревший по бокам сухарь, осторожно надкусил его с угла мелкими острыми зубами и прищурил от удовольствия глаза. Такого сухаря он уже давно не пробовал.
Подъем оказался трудным. Приуставшие за ночь кони то и дело спотыкались, низко опуская головы.
Наверху поземка мела сильнее. Застилала глаза, перехватывала дыхание. Сержант, стараясь прикрыть собой от ветра Ефимку, теперь ехал впереди. Его широкий маскировочный халат, одетый поверх стеганного ватника, при каждом порыве ветра надувался, как парус, и было слышно, как по нему мелкой дробью барабанила снежная крупа.
Увидев справа, почти на самой вершине косогора, омет, Ефимка обрадовался.
— Нам туда, — сказал он тихо. — По ту сторону холма должна быть лощина к озеру.
Круто свернув, они проехали еще метров триста и заметили на снегу глубокий санный след, удалявшийся двумя узкими полосками в сторону оврага. Сержант нагнулся с седла, чтобы внимательнее рассмотреть его, и в это мгновение из темноты полыхнула слепящая вспышка пулеметной очереди.
Сержант и Ефимка рванули коней, и те, почуяв опасность, пошли в галоп, оставляя за собой взвихрившееся снежное облачко. А впереди, пересекая нм путь к омету, огненной плетью хлестала землю синяя нить трассирующих пуль.
Споткнулся и тяжело рухнул в сугроб конь Ефимки. Сам Ефимка при падении отлетел в сторону и, вскочив,
быстро заковылял к стогу. В ту же секунду что?то тяжелое ударило сбоку сержанта. Вылетев из седла, он несколько раз перевернулся и, почувствовав обжигающую боль в левом плече, на боку пополз за Ефимкой. Оказавшись в укрытии, сержант увидел парнишку, лежавшем на снегу с обнаженной ногой, из которой сочилась кровь. Рядом валялся его маленький валенок, пробитый пулей.
С трудом поднявшись с земли, сержант одной рукой помог Ефимке наскоро перевязан, ногу и бросился к углу омета, чтобы взглянуть, что происходит там, в поле. Пулемет смолк. Возможно, пулеметчик выбирал другую более удобную позицию, чтобы ударить теперь с фланга. А может быть, немцы решили, что оба всадника убиты?
Сержант провел ладонью по мокрому от снега лицу и вдруг увидел, как со стороны оврага в полный рост двигались три автоматчика, держась друг от друга на расстоянии видимости.
«Решили взять живыми», — подумал сержант и только сейчас заметил, что левый рукав маскхалата потемнел от крови. Рука выше локтя ныла острой, нестихающей болью, от нее мутилось в голове.
Расстегнув гранатную сумку, сержант вернулся к Ефимке и попросил его жгутом перетянуть раненую руку. Ефимка вел себя спокойно, без той нервозной торопливости, какая овладевает некоторыми людьми в подобных случаях. Только лицо у него было совсем бледное и отражало не столько страх, сколько недоумение. Ведь все шло так хорошо, и вдруг…
Судя по той хозяйской деловитости, с которой он затягивал жгут на руке сержанта, а затем аккуратно завертывал портянку на своей раненой ноге и втискивал ее в валенок, он не думал в эти минуты об опасности. Его мучила мысль о том, что он так и не смог незаметно провести сержанта через передовую и из?за этого теперь может погибнуть много людей.
— Их там трое, — сказал, поднимаясь, сержант. — Надо подпустить поближе. Будешь стрелять вот отсюда. Понял?
— Понял, — негромко ответил Ефимка, и пополз к левому углу омета, на который указал ему сержант. Вырыв в сугробе ямку, он набросал в нее соломы и осторожно лег на правый бок, отставив в сторону раненую ногу. Впереди уже четко различались три полусогнутые фигуры, осторожно
приближавшиеся к омету. Взяв на мушку одну из них, Ефимка ждал команду.
Первым открыл огонь сержант. Автоматчик, который был ближе к нему, ткнулся ничком в сугроб, широко раскинув руки. Двое других залегли. По ним и стрелял Ефимка. Но стрелял, должно быть, неточно, оба ответили очередями. Сержант, стараясь отвлечь огонь от Ефимки, поднялся и стал стрелять с колена. Но было поздно. Тот, другой, что был ближе к Ефимке, привстал и со всей силой метнул гранату. Раздался взрыв. Не теряя ни мгновения, сержант дал длинную очередь по автоматчикам и, когда оба рухнули в снег, бросился к напарнику. То, что он увидел врезалось в его память на всю жизнь. Граната взорвалась у самой головы Ефимки.
Сняв шапку, сержант несколько секунд молча стоял около омета. Затем, осмотревшись, начал спускаться по косогору. Со стороны оврага по омету вновь застрочил пулемет. На этот раз стреляли зажигательными. Верх омета вспыхнул, и скоро языки пламени слились в сплошное зарево.
Сержант, отыскав лощину, о которой говорил Ефимка, незаметно пробрался к озеру и скрылся в густых камышовых зарослях. На востоке, пробиваясь сквозь облака, уже во все небо разливалась заря.
4.
Сержанта Шегурова, истекающего кровью, с черным, обмороженным лицом доставили на командный пункт дивизии как раз в тот момент, когда начальник штаба подполковник Шустов докладывал Пралыцикову о начале атаки. Два полка, поддержанные тридцатиминутной артподготовкой, с ходу овладели первой линией обороны противника и теперь, развивая наступление, быстро продвигались вперед. На отдельных направлениях они уже углубились на десять — пятнадцать километров и, завязав бои на рубеже второй линии обороны, просили срочно поддержать их артиллерийским огнем.
Но положение осложнялось тем, что на участке третьего полка, которым командовал подполковник Комов, наступление захлебнулось. Были предприняты две атаки, однако сильно укрепленный опорный пункт в селе Шишаки, опасно вклинившийся в правый фланг дивизии, взять так и не удалось. Это больше всего беспокоило Пралыцикова, ибо
нельзя было дальше развивать наступление, не развязав себе руки на правом фланге. Именно этим и были заняты мысли комдива, когда сержант Шегуров, еле держась на ногах, вручил ему пакет, раскисший по углам от крови.
Прочитав донесение Бурцева, Пральщиков озадаченно взглянул на доставленную трофейную карту. Контуры «мешка» были обозначены как раз на тех направлениях, где сейчас быстро продвигались его полки.
На висках у Пралыцнкова вздулись вены. Он так был уверен в успехе операции, и вдруг оказывалось, что этот успех не только не нужен, но даже опасен. Его просто- напросто заманивали в заранее приготовленную ловушку, чтобы потом наглухо захлопнуть ее.
— Можете быть свободны, — сухо сказал комдив, обращаясь к Шегурову. — Отправляйтесь в санбат.
Сержант попытался было отдать честь, но в глазах у него потемнело, и он, держась рукой за косяк, с трудом перешагнул через порог. На полу, где он только что стоял, осталась темная лужица крови, перемешанной с талым снегом.
