каждый день отражались фронтовые события. Большинство страниц — оберточная бумага… Язык — сухой, лаконичный, но за каждой из записей — подвиги солдат и офицеров. Скорбью отзываются в сердце частые слова: «убит», «ранен», «отправлен в госпиталь»…
Читаю записи и вспоминаю все: как мы воевали, чем жили, о чем думали. Вспоминаю не только повседневные трудности фронтового бытия, но и маленькие радости, и смешные эпизода. Некоторые моменты видятся мне так ясно, как будто случились вчера.
Смотрю запись за 30 июля, и в памяти всплыло… Утром в землянку, где размещались я и начальник связи полка старший лейтенант Иван Иванович Щербань, зашел помначштаба по разведке капитан Цыганок.
— Братцы! — говорит. — Сегодня без моей команды не завтракать.
— Это ж почему? — спросил Иван Иванович. — Мне уже есть хочется, я вчера без ужина лег.
— Потерпишь, не похудеешь, — ответил капитан. — Сейчас небольшой сабанту й будет.
— Какой сабантуй? — спросил я. — Праздник, что ли? По какому случаю?
— Ага, праздник. И случай есть. Скомандуй старшине, кашу или что там на завтрак. А ты, Иван Иванович, держи во г эти фляжечкн.
— Загадки!.. — говорит Иван Иванович. — Но раз фляжки…
— Вот — Вот! Неси на улицу.
«Улицей» мы называли тропинку, протоптанную вдоль железнодорожной насыпи, в которой были оборудованы землянки. От тропинки до самого Запорожского леска — бурьяны в человеческий рост. Мы вышли наружу и здесь только заметили, что у Ивана Григорьевича из?за ворота гимнастерки выглядывает ослепительно белый подворотничок, а сапоги «улыбаются» начищенными голенищами.
— Сядем вон там, где бурьян вытоптан, — предложил Цыганок. — Давай, старлейт, распорядись, чтоб принесли закусить. Да кружки прихвати.
Я кликнул ординарца Павла Брызгалова, и мы пошли к землянке разведчиков. Здесь помещался и старшина взвода Казакевич со своим хозяйством. Я все пытался разгадать: что за событие надумал отметить капитан?.. Землянка разведчиков была рядом, и вскоре мы уже возвращались со снедью. Брызгалов нес хлеб, консервы и котелок с кашей — «шрапнелью», кружки. По пути встретили начхнма полка старшего лейтенанта Сорокина.
— Подзакусить? — спросил он меня. — А почему не
«дома»?
— Пойдем со мной, — пригласил я. — Капитан Цыганок в честь какого?то события дает сегодня завтрак вон там — в бурьяне…
Сорокин засмеялся. Он вообще был смешливый человек. Гладкое, розовое, как начавший буреть помидор, лицо начхнма розовело, когда он смеялся, и казалось, источало сияние.
Нам уже махал рукой Иван Иванович Щербань — побыстрее, мол!
Уселись мы в бурьяне в кружок, открыли банки с консервами. Котелок — в центр на землю.
— Ну, артиллерия, подставляй бокалы! — поднял фляжку Цыганок.
Мы протянули кружки, и он налил каждому граммов по сто.
— Вот что, дорогие мои, — начал капитан. — Мне сегодня ровно двадцать пять. Четверть века, не шутка! По этому поводу, братцы, и сабантуй.
— Вот это да! — воскликнул Иван Иванович. — это событие. Тут не мешает пропустить по чарке горилки.
— Добрейшее дело, — засветился улыбкой Сорокин. — За это можно и по две. Химслужба полка поздравляет артразведку. Жить нам жить да фрицев бить.
Я был ошеломлен. За время пребывания на фронте, с осени сорок первого года, не припоминалось случая, чтобы отмечали чей?то день рождения. Не до этого было. Первое мая, седьмое ноября, другие праздники, конечно, не забывались, но чтоб день рождения…
— Двадцать пять! Ой — ей — ей! Порядочно протопано. Поздравляю вас, товарищ капитан, — сказал я от души. — Будьте целым и невредимым! Нам на радость, врагам на страх!
— Спасибо, братцы, — расчувствовался Цыганок. — А ты чего ж, Павло, в стороне? — обратился он к Брызгалову. — Кружки нет?
— Как нет, — отозвался солдат. Ложка да кружка всегда при мне.
— Тогда подставляй, хоть кружку, хоть ложку, — пошутил капитан.
Налив мне и моему ординарцу, капитан поднял «солдатскую спу тницу» — кру жку.
Ну, чтоб все мы были живы! А все враги с нашей помощью — окочурились!..
Выпили, закусили консервами, дружно взялись за кашу. Котелок быстро опорожнялся. Только закончили, как над нами просвистел и метрах в ста хлопнул в воздухе снаряд. Сверху посыпались, закружились над бурьяном листовки. Брызгалов побежал и принес несколько штук.
— Вот же нахальные фрицы! Сами сидят взаперти, а предлагают нам сдаваться. Посмотрите, товарищ капитан, — передал он листовку Цыганку. — Смехота, да и только.
— Кинь их в бурьян, — посоветовал Цыганок. — Пригодятся.
— Конечно, пригодятся, — согласилися солдат. — Знал бы фриц, на что мы их потребляем, небось перестал бы заниматься агитацией.
Все засмеялись, а Сорокин прямо зашелся в смехе.
— Начхим, остановись, а то лицо у тебя стало как спелый помидор, лопнешь еще, — сказал Щербань.
— Эх, помидор, где он… — пожалковал я. — Так бы под чарку пошел.
— Помидором не плохо бы заку сить, да нету, — сказал Цыганок. А вот арбузов начпрод обещал привезти.
— Вот это дело! — обрадовались мы.
Только Сорокин остался равнодушным:
— А я об арбузах не очень.
— Почему это? — спросил капитан. — Первый раз встречаю человека…
— Да не такой он, чтоб уж сильно хотелось, — продолжил Сорокин.
— Чудак! Да ты его, видно, и не пробовал. Они ж у вас в Торжке не растут.
— А вот и пробовал! До войны в Москву с батей ездил. Покупали и помидоры, и арбуз.
— И какой же он был?
— Вот же ей — Богу! Что я арбуза не знаю? Небольшой правда, нам попался. Снаружи — черный, внутри — розовый, Семечки…
— Похоже, вам с батей неспелый попался, — перебил Иван Иванович. — У нас на Полтавщине арбузы в полпуда и больше вырастают. Только нож воткнешь, он — хрясь — и лопнет пополам. Разрежешь — внутри красный, как кровь, а по мякоти — будто сахар посыпан. Ого кавун!
— Ну, артиллерия, кончай праздник. Чарки осушили, кашу прикончили, о помидорах и арбузах помечтали — пора и за службу…
Поднялись мы, разошлись по своим местам Я в тот день не раз вспоминал у треннее событие, такое необычное на фронте. Цыганок казался мне человеком солидного возраста, немало пожившим и повидавшим. И его двадцать пять лет тоже казались немалыми годами. Ведь самому?то мне тогда и двадцати не было. Чуть больше было Щербашо и Сорокину.
Как молоды мы были! А выглядели, видимо, старше. Такими нас сделала война. Накладывала свой отпечаток на нас и та ответственность, которую несли мы в ге годы…
Бои на «Голубой линии» в районе Сопки Героев продолжались. В конце июля — начале авгу ст а заметили, что противник подтягивает к высоте 121,4 резервы. Командование предположило, что фашисты готовятся нанести контрудар, чтобы захватить макушку сопки. С нее наша оборона, тылы были бы видны им, как па ладони. Полк получил распоряжение подготовиться к ведению массированного огня, установить связь с командирами стрелковых частей.
2 августа командир полка приказал мне отправиться на командный пункт 174–го горнострелкового полка 20–й горнострелковой дивизии, находившийся на высоте 71,0. Я взял разведчика Петра Захарченко, командира отделения связи Николая Дынника и еще одного связиста и пошел с ними к пехотинцам, прокладывая одновременно связь. Дело было днем, мы пробирались в бурьяне. Через каждые десять-
