распутице наступать труднее.
У всех и на уме, и на языке — Старая Русса и Демянск. До них «всего ничего», как выразился седой старик, приютившийся по соседству с нашей мастерской в приспособленном под жилье тесовом сарае с одним крохотным окошком. Он когда?то пешком хаживал и в Старую Руссу и в Демянск. Зато теперь, как домовой, целыми днями сидит, затаившись, в своем сарае и только в сумерки выходит, чутко прислушиваясь к стихающей перестрелке на передовой и гулу транспортных немецких самолетов, доставляющих окруженной армии продовольствие и боеприпасы. Старуха его и вовсе не появляется на людях, а внучка изредка показывает лицо в дверях.
Мы никогда не заглядывали к ним в сараи, но со слов других знали, что там есть глубокий подвал, куда при артналетах и бомбежках забивается все семейство. Дед, правда, приглашал меня и Петра заходить па досуге, но нам мешало воспользоваться этим приглашением то, что в сарае обосновался и наш начальник Сушко — теперь уже капитан.
— Уезжайте вы отсюда, пока целы, — советовали мы
деду.
— Куда? — вопрошал он.
— Куда придется, только бы подальше от передовой.
— Старуха плоха. Да и кто нас где ждет?
— Неужто родственников нет?
— Есть, но в Ленинграде. Так теперь не туда, а оттуда люди рвутся. К нам вон внучка из Ленинграда приехала…
Однажды Петр влетел в мастерскую в неописуемом восторге:
— Познакомился с Капой!
— С какой Капой? — не понял я.
— С внучкой. Ее Капой зовут. Она студентка. Окончила два курса медицинского…
С тех пор Петр не упускал случая перекинуться с новой знакомой хоть несколькими словами. Сожалел только, что случаи такие выпадали нечасто, и появлялась она лишь на миг.
Как?то Капа пошла за водой. Петр перехватил ее на обратном пути: уговорил поставить ведро и завел на уровне семиклассника беседу о дружбе и любви. Его рассуждения рассмешили собеседницу. Капа залилась гак громко, что я выбежал из мастерской, а Сушко — из сарая. Капитан сделал Петру замечание за разговоры на посту, сам. подхватил ведро с водой и ушел вместе с Капой.
Петр стоял передо мной ошеломленный.
— Что случилось? — недоумевал я.
— Ты же видел…
— Отчего она так смеялась?
— Не знаю. Я ей рассказывал о «Бедной Лизе» Карамзина.
— Лучше ничего не придумал?
— А что?
— Ты бы еще о Ярославне рассказал, как она проливала слезы на городской стене…
Петр не понял моей пропни — настолько был возмущен гем, что Сушко сделал ему замечание в присутствии Капы.
— Ты слышал, как он со мною разговаривал? — спрашивал меня Петр. — Сквозь зубы. И лицо перекосилось… А как бесцеремонно обошелся с Капой… Непонятно, почему она улыбалась ему при этом.
— Может, он ей нравится.
— Он?! Да ты что?..
Сушко в ту пору не было еще, пожалуй, сорока, но мы считали его стариком. И ухаживание в таком возрасте ча двадцатилетней Капой казалось нам смешным. А вот Кравчук рассуждал иначе:
— Куда вам тягаться с Сушко! Этой девице интереснее с ним, чем с вами, несмышленышами, только что из?за школьной парты.
На следующий день Капа опять пошла за водой. Сушко на месте не было — его вызвал командир полка. Пе^) же, как и вчера, стоял с карабином у входа в мастерскую, но на этот раз даже не поздоровался с ней.
— Не обижайся, мой мальчик, я тебе манной кашки сварю, — жестоко пошутила Капа, коснувшись рукава его шинели.
Петр отвел руку за спину и не проронил ни слова. Я одобрил его поведение и посоветовал впредь держаться так же твердо.
Сушко по возвращении с КП полка зачем?то зашел в мастерскую. И надо же было случиться так, что как раз к его приходу мы наконец?то провели давно задуманную Кравчуком генеральную уборку нашего жилья.
— А у вас тут недурно, — отметил он. — Есть, пожалуй, смысл переселиться к вам на жительство.
И переселился.
Нас это, разумеется, не обрадовало. Рядом с начальством всегда чувствуешь себя стесненно. К тому же появились дополнительные хозяйственные заботы: Кравчук распорядился день и ночь топить нашу железную печку. А в ней, проклятой, все прогорает моментально, только поспевай подбрасывать. Дров не напасешься.
Сушко держался с нами отчужденно, большей частью молчал. — Наши разговоры между собой его раздражали. Поэтому и я, и Петр обрадовались не очень?то привлекательному в другое время заданию — проверить в ротах пулеметы и на месте устранить возможные неисправности.
— Только не задерживайтесь там, — напутствовал нас Кравчук, — не растягивайте дело на неделю.
— Два дня им на все, — уточнил Сушко.
— И этого много, — пытался урезать срок Кравчук, ссылаясь на неотложные дела в мастерской, но Сушко не изменил своего решения.
Вооружившись всем необходимым, мы тронулись в путь. У сарайчика нас окликнула Капа.
— Мальчики, вы куда?
— Далеко, — ответил я неопределенно и, в свою очередь, поинтересовался причиной переселения к нам Сушко.
Она загадочно улыбнулась, погрозила пальчиком:
— Влетит вам от капитана за такие вопросы.
— Пойдем быстрее, — заторопил меня Петр.
— Боитесь? — поддразнила его Капа.
— Ничего и никого мы не боимся, — буркнул он и прибавил шагу.
В полку в то время было только два батальона. Я пошел в один, Петр — в другой. Работали как заводные. Перебираясь от пулемета к пулемету, где ползком, где перебежками, побывали во всех ротах и вернулись в мастерскую, как было приказано, ровно через двое суток.
Там жизнь текла своим чередом: дядя Вася уехал на дивизионный склад за боеприпасами. Кравчук возился у разобранного пулемета. Чулков гремел железом в другом углу. Сушко с писарем подсчитывали, сколько и каких боеприпасов осталось в полку к концу дня. Нас с Петром немедленно занарядили в ночное дежурство возле мастерской.
Пост был четырехсменным. После смены каждому полагалось два часа топить печь. Я сменился в три тридцать и, устроившись поудобнее у жарко пылавшей печи, сразу уснул. Сквозь сон услышал окрик Сушко. Потом меня начал тормошить Кравчук. Окончательно проснувшись, почувствовал, что в нашем жилье стало холодно. Печка давно прогорела.
— На передовую надо откомандировать за такое разгильдяйство! — бушевал Сушко, натягивая на себя полушубок.
У меня не хватило выдержки, вступил с начальством в пререкания:
— Я, товарищ капитан, только что вернулся с передовой. Излазил ее всю на животе. Для меня это дело привычное и почетное.
