я сдержался, не хотелось перед ней позориться. И поэтому ответил иначе:
— Из-за мамы. Она мечтает во что бы то ни стало сделать из меня кинозвезду.
— Ну и как же? Кем ты будешь — кинозвездой или изобретателем?
Я тяжко вздохнул:
— Если я не захочу быть кинозвездой, мама живого места на мне не оставит.
— Разве тебя бьют? — испугалась Росица.
— Бывает… — чистосердечно признался я, потому что не любитель врать. — Когда я не мою шею, она дергает меня за уши.
— Бедненький! — прошептала Росица и с такой жалостью посмотрела на мои уши, что у меня потеплело на сердце. — Давай будем переписываться, а? — продолжала она. — Ты будешь мне писать, как идут дела с Перпетуум мобиле, а я про книги, которые читаю. Знаешь, я ведь пишу стихи…
— Ну да? Какие?
— Разные. Даже любовные. Одно стихотворение напечатали в детском журнале. Оно про моего любимого братика.
Тут я опять ощутил свое ничтожество: ведь я-то в жизни не сочинял любовных стихов.
— Хорошо, — сказал я, — давай переписываться. Обменяемся адресами.
С этого дня мы с Росицей стали самыми лучшими друзьями, даже больше, чем друзьями. Но об этом я расскажу после, сперва — про драму, которая разыгралась у меня с Миленой, про войну с Женским царством, бинарную бомбу и про многое-многое другое…
Допив свой чай, мама Росицы сказала:
— Нам пора. Через полчаса — поезд…
— Не волнуйтесь, — как истинный рыцарь, успокоил ее мой папа. — У нас машина, мы вас отвезем.
А мама воспользовалась оставшимся временем для расспросов:
— Скажите, пожалуйста, остальных членов съемочной группы вы тоже знаете? Например, молодого человека в сандалетах на босу ногу?
— Мишо Маришки? — улыбнулась мама Росицы. — Да ведь это режиссер — постановщик картины.
— Боже! — вздохнула мама. — Ни капельки не похож на режиссера, такой молодой, несолидный…
— И тем не менее один из тех, кто считается надеждой болгарского кино, — объяснила мама Росицы, а моя мама чуть не подавилась от досады на себя: ведь знай она раньше, кто этот молодой человек в сандалетах, то отдала бы корзину ему. Но теперь было уже поздно.
— Мы ведь провинциалы, госпожа Петрунова, никого в Софии не знаем, — с чарующей улыбкой сказала Лорелея. — Вы не могли бы познакомить нас со сценаристом Романовым?
— С удовольствием, — ответила мама Росицы. — Вот его телефон. Скажете, что от меня…
Я попросил еще одну слойку, но мама решительно воспротивилась.
— Хватит! — шепнула она мне на ухо. — Смотри, на кого ты похож! А хочешь играть Орфея… Орфей должен быть изящным и воздушным, как Аполлон, а не пузатым, как Санчо Панса. — И вытащила меня из- за стола.
Мне было жутко стыдно перед Росицей. И вообще не такой уж я пузатый. А Санчо Панса, между прочим, хоть и пузатый, а очень даже симпатичный. И поумнее Дон Кихота, который кидается на мельницы…
Так или иначе, мы отвезли Росицу и ее маму на вокзал, Росица на прощанье улыбнулась мне своими карими глазами, и последнее, что я в тот день увидел, были веселые ямочки на ее щеках.
Потом мы поехали домой. Лорелея, несмотря на жарищу, укутала мне шею шарфом и не позволяла открывать в машине окна. Я так взмок, что похудел за дорогу самое малое граммов на триста.
8. Любовь, ревность и конфликты, как в опере «Кармен»
Домой мы приехали без четверти четыре. Папа тут же умчался на футбол, мама села на телефон — принялась звонить всем подругам подряд, чтобы узнать, нет ли у них книг про Орфея, а я проверил, на месте ли билеты в кино… Под ковриком билетов не было. Значит, Кики…
При всей своей неуклюжести через двенадцать минут я уже был перед кинотеатром. Милена и Кики как раз подходили к двери.
— Погодите! — крикнул я. — Постойте!
Они вздрогнули, услыхав мой голос. В те времена он у меня был такой высокий и сильный, что я брал верхнее «до» при восьмидесяти децибелах. Увидав мою разбитую губу, оба выпучили глаза от изумления: со мной еще никогда не бывало такого.
— Кто это тебя так разукрасил? — Кики, как всегда, начал с вопросов.
Я чуть было не рассказал им обо всех своих софийских приключениях, но вовремя прикусил язык, не выдал секрета. Сказал только:
— Подрался в Софии с хулиганьем.
— Ты хоть влепил им, как надо? — спросил он.
— Будь спок, — ответил я, гордо выпятив грудь.
— Где? — задал очередной вопрос Кики.
Я чуть не сказал: «В туалете Дворца пионеров», но опять же вовремя спохватился.
— Секрет, — ответил я.
Милена надула губки. Она всегда так.
— Секрет? А сам говорил, что ничего от меня не скрываешь!
Я и вправду ничего от нее раньше не скрывал, даже когда она смеялась над моими ушами, и то все на свете рассказывал. Но мог ли я сейчас открыть ей, что ездил на отборочную комиссию, чтобы сниматься в кино? Мог ли сказать, что познакомился в Софии с другой девочкой и что мне ужасно понравились ее карие глаза и ямочки на щеках, что мы условились писать друг дружке интересные письма про то, чем занимаемся, какие книжки читаем, про что думаем и так далее?
Дело в том — не помню, упоминал ли я уже об этом, — что Милена ужасно ревнючая. Она хочет, чтобы все, что ее окружает, принадлежало ей, и только ей. В том числе и я. Я безропотно ей подчиняюсь. Скажет: «Пошли, проводи меня до книжного магазина» — я иду. Велит решить за нее задачки по математике — я решаю. И даже чиню ее портфель, когда он порвется в драке с мальчишками. Кроме того, Милена усиленно готовит нас в комсомол, она председатель совета отряда, а также командует Женским царством, когда оно ведет войну против нас.
Знаете, на кого похожа Милена? На Кармен из оперы Бизе. Северина Доминор водила нас на спектакль. В этой опере рассказывается о красавице цыганке из Испании, в нее влюблены сразу двое: солдат и тореадор. Но она изменяет обоим, только и знает, что издевается над ними и поет песенки, чтобы заморочить им голову. Под конец тореадор протыкает быка шпагой, а солдат от ревности вонзает в Кармен кинжал, и она умирает.
Я сидел в пятом ряду и мог разглядеть ее вблизи. Она, конечно, была старая и толстая, но глаза — точь-в-точь как у Милены и такие же пышные черные волосы и ярко-красные губы, только поет Милена в сто раз лучше.
Вот по всем этим причинам я и не стал ей ничего рассказывать о том, что было со мной в Софии, — мало ли какой она номер выкинет при ее-то взбалмошности. Я только сказал:
— Я, правда, от тебя ничего не скрываю, но сегодняшние мои приключения — страшный секрет.
Она просто испепелила меня взглядом:
— Ну и пожалуйста, не хочешь говорить — не надо. Как-нибудь обойдусь без тебя. Пошли, Кики!
И потащила его ко входу. Я крикнул:
— Э-э, вы куда это? Билеты мои. Я за них лев шестьдесят заплатил.
