удовольствием, – нашел Аникея! Я, милый мой, сейчас Нирманакая. По-твоему – Хутагт-гэгэн. Как считаешь, мне идет?
– Тебе не кажется, что это нескромно?
– А чего стесняться? – просиял Эн. – Ты же царевич, а Летен – так и вообще. Вымышленные миры – они пластичнее настоящих, прогибаются легко. В некотором смысле это лучший способ понять, чего ты стоишь. Летен – и дома большой человек, но пока не особо. Здесь он – великий князь. А перевали он Предел… – Эн мечтательно закатил глаза, – быть ему императором всея Великия, и Малыя, и Белыя, и Советския.
Алей потер лоб. Голова болела, как будто мозг внутри болтался и толкал в стенки черепа.
– Значит, вымышленный мир?
– Вселенная так велика, что в ней есть место всему, – назидательно сказал Эн.
– Вымышленный где и кем?
– Да черт его знает, – лениво сказал демон и уселся на ковер. – Неважно.
«Вот теперь все понятно, – сказал себе Алей, – и другой ход истории, и другие названия городов». Стоило еще подумать над этим: может, отыскалась бы зацепка… Времени недоставало. Алей поколебался немного и закинул удочку:
– Значит, Ясень ушел не в опорный мир этой книги?
– Грубо, – сказал Эн, – неаккуратно, не годится. Я пришел не о Ясене поговорить, а о тебе. Пока великий государь с разведкой своей толкует и бояр стращает.
– И что ты хочешь мне сказать?
Эн подался к Алею и доверительно шепнул:
– Алик, а ты никогда не задумывался, какой у тебя Предел?
Несколько мучительных мгновений Алей искал, как можно ответить на это вопросом. Проксидемон лучезарно улыбался и терпеливо ждал.
– Тебе-то зачем? – наконец выговорил Алей.
– Да я тут подумал, – прожурчал Эн, – должна же тебе быть от меня какая-то польза. Я все же сервис- программа, не как-нибудь. Могу, например, тебя на верный путь вывести, цель указать. Что ты все сводишь к приземленному и обыденному! Я ведь и мировоззренческие, философские вопросы решать могу.
«Чтоб ты лопнул», – подумал Алей, но промолчал.
– Вот, скажем, – соловьем разливался демон, – нравишься ты Летену Истину. Он тебе все прощает, оберегает тебя, носится с тобой как с писаной торбой. Думаешь, он в эту заварушку за Пределом своим полез? Шиш там! За тобой он полез, за своим мальчиком. А теперь подумай, Алей Обережь, какой у тебя Предел? Не придумывается? Не понимаешь намеков? Так я прямо скажу.
И Эн наклонился к нему, подняв свечу, приблизил лицо к лицу Алея так, что стало видно, какая неестественно ровная у демона кожа – без пор и неровностей, и без намека на бороду и усы, будто у женщины… или скорее у манекена.
– Хочешь быть правой рукой Вождя, Алик? – тихо спросил Эн. – Его главным советником?
Алей подавился воздухом.
Этого он не ждал.
Эн умолк и оценил выражение его лица; остался доволен. Выпуклые глаза его заблестели, на бледных щеках появился румянец азарта. Тесемка на голове натерла ему лоб: проксидемон оттянул ее, с удовольствием почесался и блаженно вздохнул.
– Съемная совесть отца народов, – проговорил он и мелко, мерзенько захихикал. – Неплохо для такого ничтожества, а? «Летен Истин, прикажите брать пленных!» Очень пафосно вышло.
– Искусителя изображаешь? – бесцельно уронил Алей.
Похоже, в этом раунде Эну доставалась чистая победа… Алей мог только смириться. В горле встал сухой ком; Алей судорожно глотал его и никак не мог проглотить. «Эн подчиняется Летену, – думал он. – Когда Летен вернется, то разберется с ним…»
– Зачем что-то изображать? – патетично вопросил демон. – Зачем лицемерить? Достаточно просто говорить правду. Кстати, это легко и приятно.
«Он может говорить правду, – вспомнил Алей. – Может врать. Но все, что он делает, он делает с самыми худшими намерениями». И вдруг смутная, слабая искра промелькнула в мозгу. Измученный вконец, Алей упустил ее и осознал только ассоциативный след, самый общий смысл. Но этого хватило.
Он перевел дух.
– Эн, – сказал он вполголоса, – можно задать тебе философский вопрос? В некотором роде, мировоззренческий?
Демон вскинул брови, захлопал глазами и напустил на себя польщенный вид.
– Конечно, – сказал он с отеческим участием. – Конечно, Алик.
– Эн, чего ты хочешь для себя? В конечном итоге? У тебя есть цель?
Стало так тихо, что можно было услышать треск поленьев в кострах, горевших перед шатрами. Фыркали лошади, переговаривалась стража. В темноте лицо демона походило на мягкий, желтоватый круг сыра. Улыбка сошла с него, бледные глаза потемнели. Алей понял: пусть он не выиграл, но сумел свести поединок к ничьей. Победа ушла из цепких лап туннелирующей сервис-программы.
Эн так и не ответил. С минуту он смотрел на Алея впрямую, и недоумение на его лице постепенно сменялось ожесточением и ненавистью. Алей не мог бы поручиться, но ему показалось, что на миг черты проксидемона исказила боль.
Монашек Аникей вскочил на ноги. Облик его исказился, как отражение в кривом зеркале или неспокойной воде; силуэт стал плоским, подернулся рябью… И хлопнул полог шатра: он исчез.
Алей не слышал, когда вернулся Летен Истин. Вымотанный до полного бессилия, он упал на шубу и уснул как убитый, едва остался в одиночестве.
Летен разбудил его утром, уже к концу завтрака, сунув под нос миску с кашей. Алей чуть не опрокинул ее со сна. Он заморгал, поднимаясь. Боль ушла – то ли подействовали местные травки, то ли сама отболела… Летен смотрел на своего пленника с благодушной улыбкой. Свежая рубаха на князе светилась белизной, на кованом золотом поясе переливались каменья. Против воли в памяти Алея всплыли слова проксидемона, и он потупился.
– Просыпайся, – сказал Летен, – ордынец. В Москву повезу.
Алей сел, скрестив ноги, помотал головой и взялся за ложку. Ложка была точь-в-точь сувенирная, резная, и есть ею было странновато.
– Летен Истин, – спросил он, – а вы… насколько планируете здесь оставаться?
– Я планирую, что это ты мне скажешь, – и Летен добавил в ответ на удивленный взгляд: – Теперь мы опять ищем Инея, так?
Алей смущенно отвел глаза.
Он запутался.
Он не понимал уже не только происходящее, но и себя.
Кем бы ни был Летен Истин Воронов, но за всю жизнь Алея никто не сделал для него больше. Он видел от Летена только добро, и Летен не собирался останавливаться… Да, началось с того, что Алей пообещал ему взлом Предела и не сумел выполнить обещание. Вроде бы Воронов помогал ему ради собственной будущей выгоды. Но сколько прошло времени – а он так ни разу и не напомнил Алею о его посулах. Летен не думал торопить его. Возьмись Алей предсказывать поведение Летена Воронова, бандита, убийцы и главаря убийц и бандитов, – предсказывать не через предельный поиск, а попросту, исходя из обывательского опыта, – так давно пора было Летену сказать что-то вроде: «Хватит шуток, Алей Обережь. Я достаточно вложился в эту цацку, и ты мне ее добудешь». И тогда, пожалуй, Алей с холодным сердцем отдал бы ему незаконченную цепочку взлома, и промолчала бы его совесть, а если совсем честно – то Алей остался бы доволен собой: человек, по-настоящему спасший мир, избавивший его от очередного диктатора.
Но шло время, и мало-помалу решимость Алея таяла. Поднимались сомнения в правильности такого поступка. Он узнал Летена ближе. Понял, отчего именно этому человеку достались высокая любовь- предназначение Поляны и простая, теплая любовь Рябины. Он радовался за Поляну, но его собственный выбор становился все тяжелей. Слишком ярким и страшным было видение военного переворота и культа личности, следующего за ним. Алей предпочел бы сомневаться в своих способностях к визионерству.
