страстного монолога:
— Трудно требовать от человека, у которого враг еще не отнял жизнь его родных, друзей, чтобы он так же яростно ненавидел гитлеровцев, как ненавидим мы их… если я призываю американцев вступить в бой и открыть второй фронт в Европе, то не только ненависть к врагам диктует мне это. Мы, русские, слишком уверены в силах своего народа, чтобы истерически кричать на весь мир: «Бей гитлеровцев!» Мы и так их убьем.
Подытожил уже спокойно и весомо:
— Я убежден, что жизнь миллионов молодых американцев, свобода и независимость каждого из них прежде всего зависят от разгрома гитлеровской Германии, и я призываю американский народ вступить в бой вместе с нами…
И, будто победа уже на пороге, завершил так:
— И на основе этой солдатской дружбы создать прочный и справедливый послевоенный мир.
«Письмо американским друзьям» все-таки появилось. Уговорили. В нем было немало добрых и уважительных слов об Америке, но закончилось оно без обиняков: «Нельзя из этой войны выйти, не запачкав рук. Она требует пота и крови. Иначе она возьмет их втрое больше. Последствия колебаний могут быть непоправимы. Вы еще не видели крови ваших близких на пороге вашего дома. Я видел это, и потому я имею право говорить с вами так прямо».
В эти же дни Шолохов отправил еще одно письмо — на свою Донщину другу-райкомовцу Петру Луговому: «Напиши о соседях, как из неразберихи выбрались базковцы, боковцы? Как выглядят правобережные хутора? Где сейчас Петро Чикидь?..» Одновременно и боль: «Ребята, что осталось и осталось ли? — от моей библиотеки? Нельзя ли собрать хоть что-либо, ведь немцев в Вёшках не было, неужели свои растащили?» И как же замечательно закончил: «Много пришлось повидать мне порушенных мест, но когда — Родина, во сто крат больнее… Ну, да ничего! Были бы живы, а все остальное наладится, трава и на погорелом месте растет!..»
Август. Шолохов вдруг заглянул в Вёшки — возвращался из Камышина, куда вернул семью из Казахстана. В станице пока негде было жить — дом не восстановлен.
Да что свой дом! Пришел в полное уныние, когда узнал, что к Дону подкрадывается голод. Не быть никакому урожаю, ибо нечем вести сев озимых. Нет семян по недороду, нет и техники из-за разора от войны. Пришла мысль просить о помощи ЦК. И Шолохов от имени всех первых секретарей райкомов Верхнего Дона подписывает письмо секретарю ЦК Андрееву, он же и нарком земледелия.
Из Вёшек поехал в Новочеркасск. Его появление осталось в памяти одного казака-виноградаря: «На виноградниках работали пленные немцы. Работали молча, старательно, как бы заглаживая свою вину. Относились мы к ним неплохо, но, понятно, без особой теплоты. В какой-то день приехал Шолохов. Долго наблюдал за работой немцев. Смотрел, как тщательно перекапывают они сухую, рыжеватую землю, как выступает на их давно не стиранных, слинялых рубахах едкий, соленый пот. Не знаю, о чем подумал Шолохов, но отлично помню, как печальнее и печальнее становились его глаза. Потом решительной походкой направился к нам и попросил винодела Степана Митрофановича угостить пленных вином. Он возвратился из погреба с деревянным ведром-консовкой и поднес стакан немцу. Потом второму, третьему… Немцам назвали фамилию писателя. Были потрясены… „Шлихт, простой…“»
В Новочеркасске пробыл всего один день. Осталась фотография — писатель с несколькими офицерами 31-й армии и командармом. Как не заприметить — у тех, кто без шинели, видны награды, а на гимнастерке Шолохова — ни единой, а ведь имел орден Ленина еще с довоенного времени и недавнюю медаль «За оборону Сталинграда».
Сентябрь. Шолохова разыскивают и сообщают — в Москве пройдет Общее собрание Академии наук. Давно не собирались лучшие из лучших. Но нашел ли академик Шолохов время на этот сбор, да и было ли желание? Неизвестно. Он и до войны редкий здесь гость.
…Все чаще приходят добрые вести. В октябре 1943-го — бегством немцев завершилась битва за Кавказ; почти что родные для Шолохова места. В ноябре был освобожден Киев — подала голос украинская кровиночка от матери. 1 декабря завершилась Тегеранская конференция глав трех союзных держав — СССР, США и Великобритании. Союзники наконец-то приняли решение об открытии второго фронта в Европе не позднее 1 мая 1944-го. Американский президент заметил: «Если дела в России пойдут и дальше так, возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится».
Шолохов уже убедился: Сталин — единственная фигура во главе страны, кто способен обеспечить своими невероятнейшими волей и решительностью победу и без всякой жалости обойтись с теми, кто мешает победе.
Глава четвертая
1944: МАЯТНИК
Прошедший 1943 год вслед за Сталиным назвали «переломным». Все чувствовали — Шолохов тем более, — что пришла пора, о которой он с такой убежденной верой писал еще в прифронтовой Москве в 41 -м: «Со времени татарского ига русский народ никогда не был побежденным, и в этой Отечественной войне он непременно выйдет победителем…»
Война: новые приметы
Январь подтвердил предсказание: развернулись бои за освобождение Белоруссии; продолжались бои за освобождение Украины; Ленинград окончательно был освобожден от смертной блокадной удавки; союзники начали наступление на Рим.
Потому-то у войны все чаще появляются новые приметы.
5 января в «Правде» опубликована заметка о том, что открыл двери Ростовский театр. В феврале еще одно событие на фронтах культуры и искусства — пленум Союза писателей.
Шолохов пришел на пленум хорошо вооруженным — как раз в этом месяце он продолжил печатать новые главы из военного романа.
В президиуме — Фадеев, Гладков, Панферов, Пастернак, Пришвин, Сейфуллина, Эренбург. От ЦК — Щербаков и Юдин. И Шолохова приглашают за руководящий стол. В зале, увы, много пустых мест — кто-то погиб, кого-то не удалось отозвать с фронта. Взамен приглашены «без права голосования» некоторые из новых, окрепших в войну писателей. Здесь и старый знакомец Шолохова Ермилов, давний хулитель «Тихого Дона».
На пленуме обсуждали доклад «Советская литература в дни Отечественной войны». Вряд ли знал Шолохов то, что тезисы доклада предварительно посылались в ЦК. Шолохов здесь в разделе «Правда о войне». Тезисы обозначали злободневные темы: «Новые черты советского человека. О преодолении чувства страха перед врагом. О рождении ненависти. Рост солдата и офицера Красной Армии». Далее пояснялось для ЦК, чьи произведения будут названы: Симонов, Соболев, Гроссман, Горбатов, Твардовский,
