Личность генерала Беннигсена затруднялись с достаточной точностью охарактеризовать даже его современники.
Характеризовали его различно, и всякий из них подтверждал фактами или же документами свои характеристики. Безызвестная же и одинокая его кончина дает повод думать, что и у современников имя Беннигсена не пользовалось популярностью[39].
III. Отношение Имп. Александра I к Отечественной войне и его роль в ней
В половине сентября 1812 года Александр написал своему другу, великой княгине Екатерине Павловне, пространное письмо, чтобы оправдать в ее глазах свое отношение к войне. Он с болью говорил о том, что он должен был, в угоду общественного мнения, отказаться от личного участия в войне, между тем как себя он не может упрекнуть ни в отсутствии личной храбрости, ни в нежелании быть в действующей армии. Обстоятельства заставили его покинуть армию, но для этого пришлось пожертвовать своим самолюбием, пишет далее император. Когда Кутузов прислал императору полковника Мишо с известием о победе под Тарутиным и когда посланный доложил государю о желании армии, чтобы государь лично принял командование войсками, последний отвечал: «Все люди честолюбивы; признаюсь откровенно, что и я не менее других честолюбив; вняв теперь одному этому чувству, я сел бы с вами в коляску и отправился бы в армию». Но в том же разговоре Александр признал свою малоопытность в военном деле и заявил, что он предоставляет Кутузову дальнейшее ведение дел.
Итак, Александр сознавался в том, что самолюбие и честолюбие побуждают его к личному ведению войны, но в то же время опыт Аустерлица дал ему достаточную силу воли для того, чтобы побороть в себе эти чувства и воздержаться от участия в непосредственном руководстве военными операциями, пока оно было очень рискованно.
Александр I
Прежде всего надо помнить, что для Александра война с Наполеоном была актом борьбы его личного самолюбия, независимо от тех политических причин, которые ее вызывали. Несмотря на внешность дружественных отношений, «византийский грек», как характеризовал Наполеон своего Тильзитского друга, никогда не мог перенести испытанного им унижения. Александр никогда ничего не забывал и никогда ничего не прощал, хотя замечательно умел скрывать свои истинные чувства. Мало того, Александр, подобно своему противнику, любил предаваться мечтам о такой деятельности, которая преследовала бы мировые интересы. Неудивительно, что война получила в глазах Александра двоякого рода значение: во-первых, чувство самолюбия побуждало его отомстить своему сопернику, а честолюбивые мечты выводили Александра далеко за пределы России и благо Европы занимало в них первое место. Несмотря на неудачи — и даже более того, по мере роста неудач, в Александре крепла твердость продолжать войну до полного уничтожения противника. Первые же значительные неудачи обострили в Александре чувство мести. Уже в известной речи московскому дворянству Александр высказывал намерение истощить все усилия обширной империи, прежде чем покориться неприятелю. По мере роста неудач и заявления Александра становятся еще более категоричными: месть по отношению к сопернику и благо Европы занимали в этих заявлениях первое место. Весьма замечательна та твердость духа, которую высказал Александр, получив известие о гибели Москвы; он поручил полковнику Мишо, привезшему ему эту весть, говорить всюду, что он готов истощить все средства для борьбы с врагом: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы коих умею ценить. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать; я научился понимать его, он более не обманет меня». И в этот тяжелый момент Александр не забывал, что он борется с Наполеоном ради освобождения Европы. Под влиянием тех же печальных известий он пишет шведскому наследному принцу, что он и народ готовы скорее погребсти себя под развалинами империи, нежели согласиться на мир, и что это дает ему возможность доставить новое доказательство того, что он борется против угнетателя всей Европы. Последняя мысль была развиваема Александром весьма разнообразными способами. Так, генерал-адъютант, граф Ливен, по воле государя, в отзыве к прусскому государственному канцлеру, барону Гарденбергу, исчислив все силы, собранные для действий против неприятеля, писал, что, «оставив Москву, мы принесли тяжкую жертву, но что эта мера послужила к ослаблению Наполеоновой армии». «Настает время для Пруссии — вооружиться против общего врага и склонить к тому же Австрию. Император Александр ведет войну собственно для того, чтобы, отстояв Россию, восстановить независимость германских держав». Даже лица, наблюдавшие императора в это время, отметили непреклонное желание его продолжать войну. «Император тверд и слышать не хочет о мире», сообщал в своей переписке Жозеф де-Местр. И это не были фразы, вызванные моментом сильного огорчения. Известно, что, когда Наполеон с ослабевшей армией начал отступление, император Александр принимал все меры к тому, чтобы окончательно уничтожить врага, между тем как более дальновидные русские дипломаты и военачальники полагали более полезным сохранить в противовес Пруссии и Австрии остатки Наполеоновой армии и его величия. В самом деле, даже в то время, когда война была вынесена за пределы России, когда Наполеон для русских интересов был совсем не страшен, все же Александр I оставался более непреклонным в желании окончательно уничтожить соперника, нежели его союзники, интересы которых защищал русский император. Так, когда при, неудачах, а они не могли быть редки в борьбе с Наполеоном, Меттерних и Кастльри начали толковать о мире, император Александр объявлял: «Положение дела необходимо требует, чтоб мы продолжали войну: всякие переговоры неизбежно связаны с потерей времени и дадут неприятелю возможность усилиться. Я уверен в счастливом окончании войны, если союзники будут единодушны». Когда союзники в конференциях настаивали на мире, Александр говорил: «Это будет не мир, а перемирие, которое вам позволит разоружиться лишь на минуту. Я не могу каждый раз поспевать к вам на помощь за полторы тысячи верст. Не заключу мира, пока Наполеон будет оставаться на престоле».
Если в лице Александра правитель государства выработал себе твердую мысль о необходимости окончательной борьбы с противником, в его же лице дипломат и военачальник имел склонность к широким политическим замыслам, так что по размаху их он мог сравняться со своим гениальным противником. Эта черта характера Александра, несомненно, имела могущественное влияние на выработку тех военных планов, которые предполагалось применить и которые частью были выполняемы. В самом деле, не будучи полководцем, уже успев потерпеть несколько поражений, Александр, однако ж, всегда мечтал о военной славе и военных успехах. Этой склонностью к широким замыслам объясняется и дружба и доверие, которые питал Александр к адмиралу Чичагову — тоже весьма смелому мечтателю. Не даром он так заинтересовался планом Чичагова занять Константинополь, который был представлен Александру уже вскоре после отступления русской армии. Мало того, он предлагал Чичагову на выбор — или предпринять с его небольшой армией движение через Тироль к Адриатическому морю, поход в Швейцарию и даже Германию, или же действия в тылу Наполеона в герцогстве Варшавском. Не даром Александр с большим вниманием прислушивался к советам такого смелого генерала, каким был Чернышев.
Кн. П. М. Волконский
Широкие мечты о свободе Европы в связи с планом борьбы против Наполеона, давно занимали Александра еще до начала борьбы. В самом деле, хорошо известен факт посылки Александром в Англию Новосильцева с целью убедить тамошнего русского посла графа Воронцова провести в Англии сложный план не только полного уничтожения французского преобладания, но и нового установления отношений в Европе после ее освобождения. В этом плане были туманные мечты об устройстве тех стран, которые будут освобождены от Бонапарта, и мечты о том, чтобы устроить свободу этих стран «на своих настоящих основаниях». Уже шел вопрос даже о выборе короля для Франции. Как далеко мог заходить Александр в
