Наполеон и маршал Лористон. «Мир во что бы то ни стало» (Верещагина)
Кутузов охотно принял предложение относительно приема уполномоченного французского императора. Это давало ему возможность узнать ближе настроение и намерения Наполеона и извлечь из свидания известную выгоду; а именно, — подав Наполеону надежду на мир, усыпить его бдительность и долее задержать в Москве, пока силы русской армии будут пополнены и ей придет на помощь надежный союзник — зима. Но при этом Кутузов сделал одну ошибку. Желая избежать нежелательных толков в армии, он решил обставить свидание всевозможной тайной и назначил его вне пределов лагеря, за линией наших форпостов, по дороге в Москву. Это обстоятельство произвело как раз совершенно обратное впечатление. В армии, среди генералов и высшего офицерства, пошел слух, что главнокомандующий имеет намерение войти в тайные переговоры с Наполеоном, что он не прочь заключить с ним конвенцию, в силу которой французская армия очистит русскую территорию, что конвенция будет содержать в себе даже предварительные условия мира. Между тем, в виду сожжения Москвы и известий о поведении там французов, настроение в армии было весьма воинственное; никто не хотел и слышать о мире. Это и подало повод к конфликту между Кутузовым и некоторыми из высших генералов, уже давно интриговавших против главнокомандующего. Таковы были, в особенности, Беннигсен и английский агент при русской армии, генерал Вильсон. Последний был ревностным блюстителем английских интересов, ненавидел Наполеона и пользовался личным доверием императора Александра. Как уполномоченный сильнейшей союзной державы и сам по себе человек честолюбивый и заносчивый, Вильсон был очень склонен преувеличивать свои полномочия. Этим и объясняется сцена, устроенная им Кутузову 23 сентября, когда Вильсон, явившись к нему в качестве представителя штабных и армейских генералов, после крупного объяснения заявил, что армия может отказать фельдмаршалу в повиновении, если он исполнит свое намерение поехать для свидания с неприятельским генералом за линию наших форпостов. В виду того, что Вильсон в своем мнении был поддержан такими влиятельными лицами, как герц. Вюртембергский — дядя императора, его зять — герц. Ольденбургский и кн. Волконский, генерал-адъютант, прибывший незадолго перед тем в армию с депешами из Петербурга, Кутузов уступил в пункте, касавшемся места встречи с Лористоном. Он принял его вечером 23 сентября в своей главной квартире, в лагере.
Г.-м. И. В. Тутолмин
Из донесения Кутузова нам известно содержание беседы его с Лористоном. Посол Наполеона не прямо приступил к главному предмету своей миссии. Он завел речь с предложения о размене пленных и о необходимости прекратить зверские жестокости при нападении русских партизанов на французских солдат. Кутузов ответил отказом на оба предложения, ссылаясь по поводу последнего на невозможность изменить настроение народа, создавшееся при известных условиях вступления французов в Россию.
Затем Лористон перешел к главному вопросу. «Дружба, — говорил он, — существовавшая между вашим государем и императором Наполеоном, расторгнулась несчастным образом, по обстоятельствам посторонним, и теперь настал удобный случай восстановить ее. Эта война необычайная, война жестокая, должна ли продолжаться вечно? Император, государь мой, искренно желает положить предел несогласиям между двумя великими народами и положить его навсегда».
Кутузов отвечал, что он не имеет никакого полномочия для переговоров о мире. «При отправлении моем в армию, — сказал он, — и названия мира ни разу не упомянуто… Я подверг бы себя проклятию потомства, если бы сочли, что я подал повод к какому бы то ни было примирению; таков в настоящее время образ мыслей нашего народа».
Лористон подал Кутузову письмо Наполеона, в котором император французов писал: «Посылаю к вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу вашу светлость верить словам его, особенно, когда он станет выражать вам чувства уважения, издавна мною к вам питаемые. Засим молю Бога о сохранении вас под Его священным кровом».
Лористон сообщил далее о намерении Наполеона послать его для переговоров в Петербург и обратился с просьбой к Кутузову исходатайствовать на это согласие императора Александра и пока, в ожидании ответа, заключить перемирие.
Кутузов отклонил последнее предложение, но обещал довести до сведения государя о желание Наполеона. Лористон принялся рассчитывать время, когда может прийти ответ из Петербурга, и обнаружил при этом большое нетерпение получить его возможно скорее, предлагая даже поехать туда, не дожидаясь ответа. Но и это предложение было отклонено Кутузовым. Лористону не оставалось ничего более, как раскланяться. Свидание кончилось.
Коленкур был вполне прав, указывая Наполеону на ошибочность его шага относительно начатия переговоров о мире. Ни в русской армии ни, тем более, в Петербурге не имели еще ясного представления о затруднительности положения французов. Теперь это положение уяснилось как нельзя лучше. Известие о цели и смысле посольства Лористона быстро распространилось в армии. Уже 25 сентября лорд Тэрконель, агент английского правительства, отправляясь из Тарутинского лагеря в армию Чичагова, пишет: «Бонапарт присылал своего генерала для свидания с фельдмаршалом Кутузовым, главное поручение коего было стараться заключить перемирие, но объявленный предмет состоял в том, чтобы сделать представление о варварской системе, с каковой производится сия война… Французы признались в своей слабости»… и т. д.[178]
Что касается императора Александра, то он, начиная с июня месяца 12 года, несколько раз официально заявлял о твердой решимости «не положить оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется» в России. Еще 7 сентября в особо торжественных выражениях, в форме обета, он повторил это решение полковнику Мишо, посланному Кутузовым с известием о сдаче Москвы. Несмотря на это, в Петербурге некоторые сомнения на этот счет были, так как при дворе была влиятельная партия, стоявшая за заключение мира. По сообщению известного германского патриота Штейна, проживавшего в это время в Петербурге и стоявшего близко к императору Александру, к миру с Наполеоном были склонны канцлер гр. Румянцев, гр. Аракчеев и министр полиции Балашев; они имели сильную опору в самой императорской семье: вел. кн. Константин Павлович прямо высказывался за мир; даже вдовствующая императрица Мария Феодоровна, в эпоху Тильзита выказывавшая сильнейшую ненависть к Наполеону и упрекавшая своего сына за дружбу с этим «извергом», теперь была подавлена несчастьем и советовала Александру преклониться перед неотразимой судьбой. После сдачи Москвы при дворе господствовало глубокое уныние. Всех приводила в ужас мысль об очищении Петербурга пред натиском Наполеона и перспектива бегства в Олонецк или Оренбург. К этому присоединялись неутешительные известия из русской армии. Происходивший переворот в соотношении наших и неприятельских сил пока еще не сопровождался какими-либо наглядными результатами. Последствием известного флангового движения было пока дальнейшее отступление нашей армии и затем полное бездействие, так раздражавшее императора Александра, о чем он в резких выражениях писал Кутузову. Немногие лица, наряду со Штейном (адм. Шишков, гр. Кочубей), ратовали против примирения с Наполеоном[179] . Но имп. Александр, под риском восстания в армии, не мог решиться на мир. В этом смысле он писал Кутузову в ответ на его донесение о свидании с Лористоном и требовал впредь недопущения каких-либо переговоров и клонящихся к миру сношений с неприятелем, присоединив к тому строгий выговор Беннигсену за разговор с Мюратом на передовых позициях в Тарутине.
Наполеона Александр не удостоил ответом ни на одно из его обращений.
С редкого издания James'a 1826 г.
(С картины О. Рех.)
VI. Наполеон перед отступлением
