Если исключить чисто военный спрос на амуницию и продовольствие для войск, — спрос, который в виду особенности Отечественной войны сравнительно не был велик, то ко второй половине 1812 года правительственный спрос на всяческие товары и продукты не только не вырос, но сократился. Стеснение в деньгах, финансовая неподготовленность к войне заставляют русское правительство до последней крайности ограничить все свои «штатские» затраты.
Указом 15 июля 1812 года повелено было: 1) остановить все гражданские строения, какого бы они ведомства ни были, «ниже работ, предположенных по ведомству путей сообщения»; 2) остановить все выдачи ссуд частным лицам; 3) «все капиталы и суммы городам принадлежавшие, как за удовлетворением одних токмо необходимых расходов, которые могут обратить на такое же основание в государственное казначейство, вследствие чего и по городам остановить времятерпящие расходы, как-то: строения и другие разные заведения».
Атака (Верещагина).
Этот указ, несомненно, сильно ударив по карману русского купечества, сразу сократил казенный спрос на пеструю массу самых различных товаров.
Но это сокращение казенного спроса было с лихвой покрыто ростом народного спроса. А параллельно с этим несколько ослабела экономическая зависимость купечества и фабрикантов от казны и усилилась их экономическая зависимость от широкой массы потребителей.
Этот процесс, в связи с общим сотрясением всех основ, вызванным наполеоновскими войнами, не мог не повлиять не только на экономическую плоть, но и на политический дух русского купечества. В период Отечественной войны русское купечество нагляднее и осязательнее, чем когда бы то ни было, почувствовало существование неразрывной связи между своим экономическим благополучием и направлением политического курса правительства.
Оно почувствовало и свою зависимость от мировых политических событий. Крайне нетвердый изменчивый курс правительственной политики вел к тому, что и экономический курс все время бросало из стороны в сторону, и русское купечество на наглядных и общепонятных уроках текущей истории научалось понимать связь своих классовых интересов с общеполитическим развитием страны.
Политика не только внутренняя, но и внешняя перестает казаться передовому русскому купечеству, задеваемому ею в своих кровных экономических интересах, чем-то посторонним, его не касающимся. Политика задевала купечество за его самые сокровенные экономические интересы. Обрывистый, капризный ход нашей внешней политики, быстрая смена экономической конъюнктуры, бешеная скачка цен на все товары, внезапное сжимание и столь же внезапное расширение внутреннего рынка, — все это выводило русское купечество из застывших форм быта и мысли, встряхивало его, заставляло прислушиваться к историческим событиям и вдумываться в них и обнажало связь между его коммерческими делами и общим ходом русской и мировой политической жизни.
Отечественная война содействовала политическому росту нашего купечества. Больших успехов в области политического сознания и классового сплочения купечество не сделало, но как показали годы, непосредственно следовавшие за Отечественной войной, громовые события освободительной войны разбудили у передового купечества Петербурга и Москвы и интерес к политической жизни Западной Европы, и недовольство политической жизнью России.
Александр I в Осташкове.
Отражение войны в литературе и искусстве
(Ист. муз.).
I. Война и цензура
быкновенно считают, что положение нашей печати в начале царствования Александра I значительно изменилось к лучшему. Действительно, если обратиться к цензурному уставу 1804 г., то он может казаться довольно либеральным. Но положение печати лишь отчасти регулировалось уставом 1804 года: в гораздо большей степени оно определялось различными административными распоряжениями, по частям изменявшими его. Это признает и официальный историк царствования Александра I, г. Богданович, который говорит (т. V, стр. 193), что «умеренное направление нашего цензурного устава (1804 г.) было изменено произвольным толкованием важнейших параграфов его». Помимо этого, устав 1804 г. подвергался изменениям и в законодательном порядке, мало-помалу вытравившем из него значительную часть его либерализма.
Еще заметнее было отступление от основных положений устава 1804 г. в повседневной административной практике. Ст. 15-я этого устава говорила, что цензура наблюдает лишь за тем, чтобы в рассматриваемых произведениях «не было ничего противного закону Божию, правлению и нравственности и личной чести какого-либо гражданина», а, тем не менее, наблюдающие цензоры находили и другие поводы к конфискации книг. Особенно ее благосклонное внимание привлекали книги, касающиеся «политических отношений России к другим державам». В 1802 г., например, в продаже свободно обращались книги «Histoire de Bonaparte» и «Du commerce francais dans l'etat actuel de l'Europe», с напыщенными похвалами Наполеону и изображавшие его господство, как спасение для всей Европы, а в начале 1807 г. с. — петербургский генерал-губернатор Вязмитинов препроводил их к председателю цензурного комитета Новосильцову, и комитет «во уважение нынешних обстоятельств» (шла еще война с Францией) нашел их «недозволительными». Автор первой, по донесению комитета, «вообще обнаруживает себя попеременно то почитателем революции и всех ее ужасов, то подлым обожателем хищников трона». «Сверх того, — писал комитет, — сочинитель этой книги от начала до конца превозносит Бонапарта как некое божество, расточает ему самые подлые ласкательства, представляет все его властолюбивые деяния в самом благовидном виде; все его несправедливые присвоения и хищничества представляет праведными и законными». Во второй книге было усмотрено «порицание английского правительства, будто оно золотом своим подкупает прочие европейские державы (а, следовательно, рассуждал комитет, и Россию) к союзу против Франции»; «будто Англия есть единственная причина всякой войны в Европе» и проч. В виду всего этого, вопреки уставу 1804 г., книги было постановлено изъять из продажи, но оказалось, что первая вся распродана — поэтому воспретили ее второе издание, а вторая — слишком специальна, а потому имеет малое распространение и, значит, не опасна; таким образом, лишь благодаря этим обстоятельствам издатели не понесли убытков за разрешенные ранее цензурой книги. Но после Тильзитского мира нужно было, наоборот, хвалить Наполеона, и потому, когда Глинка в «Русском Вестнике» стал нападать на него, то министр народного просвещения выразил по этому поводу неудовольствие председателю цензурного комитета: «Таковые выражения, — писал министр 19 апр. 1808 г. по поводу статей Глинки, — неприличны и предосудительны настоящему положению, в каком находится Россия и Франция. Почему строжайшим образом предписать цензурному комитету, дабы воздержался позволять в периодических и других сочинениях оскорбительные рассуждения и проходил бы издания с наибольшей строгостью по материям политическим,
Вслед за тем всем учебным округам было предписано, чтобы «цензоры не пропускали никаких артикулов, содержащих известия и рассуждения политические», при чем объяснялось, что обо всем,
