любящий вас друг». В феврале 1774 года Гуннинг доносил: «Сила и влияние князя Орлова в настоящую минуту вполне восстановлены».
Но восстановление фавора не состоялось. Императрица откупилась от Орлова щедрыми подарками. Он и брат его Алексей не только сохранили ранее пожалованные поместья, но и получили сверх того еще 10 тысяч душ. Кроме этого, Григорию был определен пенсион в 150 тысяч рублей в год. Ему же были обещаны 100 тысяч рублей на достройку дома, пожалован великолепный столовый сервиз французской работы из серебра, а также разрешалось в течение года пользоваться царским винным погребом и придворными экипажами.
Признательность Г. Г. Орлову Екатерина сохранила до конца дней его и своих. О признаках умопомешательства Орлова императрица извещала Гримма в ноябре 1782 года. «Он кроток и тих, но слаб и мысли у него не вяжутся». Бывший фаворит скончался в следующем году. Извещая об этом событии Гримма, императрица повторила высокую оценку Орлова, которой она делилась с Бьельке много лет назад: «Я жестоко страдаю с той минуты, как пришло это роковое известие, только работа развлекает меня». В письме можно прочесть такие слова: «Гений князя Орлова был очень обширен; его мужество было верхом мужества». Впрочем, императрица обнаружила в покойном два недостатка: «Ему не доставало последовательности в том, что ему казалось не стоящим внимания». Второй недостаток — «он был ленив». Императрица не забывала об услугах, оказанных им: «В нем я теряю друга и общественного человека, которому я бесконечно обязана и который оказал мне самые существенные услуги»[383].
В записке, не предназначенной для постороннего глаза, Екатерина еще раз подтвердила высокое мнение о Г. Орлове: «…Я никогда не видела человека, который бы в таком совершенстве овладевал всяким делом, которое он предпринимал… хорошее все и дурное все в этом деле приходит ему сразу на ум… Жаль, что воспитание не помогло его талантам и качествам, которые действительно превосходны, но которые благодаря небрежности остаются необработанными…»
Итоговую характеристику Г. Г. Орлова мы считаем справедливым завершить лаконичным в то же время деликатно выраженным отзывом Д. Дидро: «Граф Орлов, любовник ее (Екатерины. — Н. П.), статный, веселый и развязный малый, любивший вино и охоту, цинический, развратник, совершенно чуждый государственным делам…»
Жизненный путь Орлова завершился трагедией — он скончался в 1783 году от помешательства, признаки которого появились лет за десять до смерти.
Следующий фаворит — Александр Семенович Васильчиков — принадлежит к числу самых незадачливых лиц, оказавшихся «в случае». Получив доступ в покои императрицы, конной гвардии поручик Васильчиков вскоре был пожалован званием действительного камергера и орденом Александра Невского.
Екатерина, как правило, высоко оценивала способности своих фаворитов. Васильчиков составил исключение. Потемкину она писала: «…а я с дураком пальцы обожгла и к тому же я жестоко опасалась, что привычка к нему не зделала мне из двух одно: или на век бесщастна, или же не укратила мой век». В другом письме императрица конкретизировала непривлекательные свойства Васильчикова: «Мне от него душно, а у него грут часто болить, а там куда не будь можно определить, где дела мало, посланником. Скучен и душен».
Оценку, данную Екатериной Васильчикову, подтверждают отзывы современников. Гуннинг в депеше от 4 марта 1774 года доносил: «Г. Васильчиков, любимец, способности которого были слишком ограничены для приобретения влияния в делах и доверия своей государыни, теперь заменен человеком, обладающим всеми задатками для того, чтобы владеть тем и другим (Г. А. Потемкиным. — Н. П.)». Даже такой блюститель нравственности, как князь Щербатов, отметил безликость Васильчикова: он «ни худа ни добра не сделал»[384].
Граф Сольмс доносил Фридриху II: «Поручик конногвардеец Васильчиков, которого случай привел этой весной в Царское Село, где он должен был командовать маленьким отрядом, содержавшим караул во время пребывания там двора, обратил на себя внимание своей государыни; предвидеть этого никак не мог, так как это человек наружности не представительной, никогда не искал быть замеченным и мало известен в свете».
Екатерина и на сей раз откупилась от фаворита щедрыми подарками: он получил 50 тысяч рублей, серебряный сервиз на 24 персоны, белье к столу, поваренную посуду, дом на Миллионной; при этом она велела Елагину «поспешить указами об деревне, доме, деньгах и сервизе». Радостью, связанной с избавлением от Васильчикова, императрица поделилась и с Гриммом[385] .
Скорбевшего грудью Васильчикова сменил «богатырь», как называла Екатерина Григория Александровича Потемкина. Этот единственный фаворит, ставший государственным деятелем, пользовался безграничным доверием императрицы до конца дней своих. Историк М. Ковалевский заметил: «Он самый прочный фаворит самой непостоянной из женщин». Это замечание нуждается в уточнении: в роли фаворита Потемкин выступал всего два года. В последующие годы он прославился в другом качестве — стал вельможей, соратником императрицы. Здесь мы остановимся на альковном, продолжавшемся два года, периоде жизни Потемкина, а о его государственной деятельности расскажем в следующей главе.
Этот голубоглазый гигант, родившийся на Смоленщине, отличался странными чертами характера: он учился в университетской гимназии, проявил блестящие способности, затем забросил обучение, решив посвятить свою жизнь служению Богу, и, наконец, пришел к выводу, что его призвание — военная служба.
Екатерина обратила на него внимание еще в бурные дни переворота в июле 1762 года. С тех пор она пристально следила за карьерой красавца и оказывала ему покровительство, в частности назначила обер- прокурором Синода. Вероятно, и Потемкин интуитивно чувствовал интерес к своей персоне и изредка напоминал императрице о своем существовании.
Во время первой русско-турецкой войны, в 1769 году, Потемкин обратился к Екатерине с прошением, в котором писал, что благодарность императрицы за ее покровительство «тогда только объявится в своей силе, когда мне для славы вашего величества удастся кровь пролить». Он заверял Екатерину, что «ревностная служба к своему государю и пренебрежение жизни бывают лучшими способами в получении успехов». Верноподданническое послание Потемкина оставило еще одну зарубку в памяти императрицы — он напомнил о своем существовании и готовности ради ее славы и благополучия пожертвовать жизнью.
Просьбу Потемкина Екатерина удовлетворила, и он, в чине генерал-майора, участвовал в штурме Хотина, а в следующем 1770 году — в сражении при Фокшанах. Императрица запросила мнение о Потемкине у главнокомандующего Румянцева. Тот лестно аттестовал храброго генерала, что дало основание Екатерине благосклонно встретить Потемкина в Петербурге, куда он прибыл в 1770 году. В последующие годы Потемкин участвовал в военных операциях, пока, наконец, не получил от императрицы долгожданное письмо, круто изменившее всю его последующую жизнь.
В письме от 4 декабря 1773 года Екатерина выразила желание «ревностных храбрых и умных людей сохранить» и рекомендовала генерал-аншефу «не вдаваться в опасности». Послание императрица закончила интригующим пассажем. Сначала она задала риторический вопрос: «К чему оно (письмо. — Н. П.) писано?» И тут же дала обнадеживающий корреспондента ответ: «На сие вам имею ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мысли об вас, ибо я всегда к вам доброжелательна была».
На крыльях радужных надежд, предчувствуя близость осуществления своих самых дерзких мечтаний, Потемкин в январе 1774 года прибыл в Петербург. Он имел аудиенцию у императрицы, после чего в марте получил вожделенный чин генерал-адъютанта. Наступило время очередного фаворита.
В письмах к Гримму императрица не нарадуется новым фаворитом, называет его «самым смешным, забавным и оригинальным человеком, забавным, как дьявол». В отличие от прежних — ленивого Григория Орлова и недалекого Васильчикова — Потемкин, отличавшийся умом, неуемной энергией, способностью все схватывать на лету, быстро приобрел влияние при дворе. Его способности обнаружила не только императрица, привыкшая без всяких на то оснований без удержу хвалить всех своих фаворитов, за исключением Васильчикова. На этот раз государыня не ошиблась, как не ошиблись и наблюдательные
