оброчных и барщинных повинностей в пользу помещика при сохранении в неизменном виде размера налога в пользу государства. Если оброчные повинности в конце царствования Петра I оценивались в 40 копеек с мужской души, то к концу царствования Екатерины II они достигали четырех-пяти рублей, в то время как подушная подать составляла в 1725 году и в конце столетия 70 копеек.
Повинности крестьян в пользу помещика не были регламентированы законом, и здесь царил полный произвол владельца крепостных — размер повинностей определялся многими параметрами: количеством крестьян у помещика, его духовными и материальными запросами, уровнем нравственности владельца, наличием или отсутствием добродетелей в его характере. Екатерина в ответ на вопрос анкеты Дидро о размере крестьянских повинностей в пользу помещика уклонилась от прямого ответа, но справедливо заметила, что рачительный хозяин не станет изнурять корову, ибо останется без молока[297].
Сказанное, однако, не означает, что помещик мог беспредельно увеличивать размер повинностей — его разуму была доступна элементарная мысль, что чрезмерные повинности разоряли крестьян, на хозяйстве которых зиждилось благополучие барина. И еще одна оговорка: увеличение оброчной суммы в 10–12 раз не означало, что во столько же раз увеличилось реальное его бремя: здесь надобно учитывать и падение курса рубля, и повышение, хотя и незначительное, производительности труда, и уход части членов семьи на заработки и т. д.
Все эти оговорки не исключают роста повинностей владельческих крестьян. Но для того, чтобы барин имел возможность выколачивать из крестьян повышенные повинности, необходимо было расширить его права на труд и личность крестьянина. Екатерина встала на этот путь, ужесточив крепостнический режим в поместьях. Уже в начале царствования Екатерина обещала «сохранять ненарушимо помещиков при их имениях и владениях и содержать крестьян в должном им повиновении». В последующие годы императрица свято блюла данное обещание, продолжив крепостническую политику Петра Великого и его преемников. Елизавета Петровна в 1760 году издала указ, предоставлявший помещикам право ссылать своих крестьян на поселение в Сибирь. Эту меру указ мотивировал необходимостью заселить удобные для земледелия места в отдаленном крае. Указ, однако, предоставлял барину возможность избавиться от неугодных ему элементов на селе: лодырей, пьяниц, больных, владельцев хозяйств, неспособных выполнять повинности и т. д. Помещик при этом ничего не терял, ибо за каждого сосланного мужчину старше 15 лет он получал рекрутскую квитанцию, а за детей и женщин — денежное вознаграждение[298].
Екатерина продолжила эту линию, предоставив в 1765 году право помещику отправлять провинившихся крестьян на каторжные работы — без суда и следствия срок каторги устанавливал сам помещик. Ему же предоставлялось право в любое время вернуть наказанного в имение[299]. В 1767 году императрица еще раз подтвердила установленную еще Уложением 1649 года норму, многократно затем повторенную указами преемников царя Алексея Михайловича: запрещалось крестьянам подавать челобитные с жалобами на своих помещиков. Наконец, Екатерина в 1763 году обнародовала указ, направленный на то, чтобы сбить волну неповиновения крестьян помещикам: если последний вызывал воинскую команду для усмирения бунта, то расходы на ее содержание перекладывались на крестьян — возмутителей спокойствия[300].
Таким образом, в годы правления просвещенной монархини крепостное право развивалось вглубь. Но оно развивалось и вширь — в 1783 году крепостнический режим был узаконен на Украине, а в конце 1796 года — на Дону.
Крепостное право унижало человеческое достоинство, приучало к рабской покорности барину, создавало своеобразную иерархию подчиненности внутри дворянского сословия, закрепленную не законом, а обычным правом. Все население страны от крестьянина захолустной деревни до вельможи самого высокого ранга величало себя рабами государыни. Даже такого масштаба сановник, как Г. А. Потемкин, подписывался в донесениях императрице так: «верный раб», «верноподданный раб». Первый раз «верным подданным» Потемкин назвал себя в донесении от 28 марта 1786 года, то есть после опубликования жалованной грамоты благородному дворянству. В последующие годы подпись варьировалась: «вернейший подданный», «вернейший и благодарнейший подданный», «по смерть вернейший ваш питомец и вернейший и благодарнейший подданный»[301].
Особенно выразительно бесправие крепостных крестьян, низведенных до положения рабов, обнаруживает распространившаяся при Екатерине практика их купли-продажи в одиночку и семьями. Газеты того времени пестрят объявлениями о продаже крестьян, об обмене их на породистых псов и лошадей. Крестьян проигрывали в карты, отдавали в залог за долги и т. д.
«Желающие купить 17 лет девку, знающую мыть, гладить белье, готовить кушанье и которая в состоянии исправлять всякую черную работу, благоволят для сего пожаловать на Охтинские пороховые заводы к священнику»[302].
Приведем еще несколько примеров, заимствованных из Московских и Петербургских ведомостей за разные годы:
«Продается холостой человек, годный в гусары и егери, ростом 2 арш. 10 вершков, 29 лет. О цене спросить в 8 части 5 квартала под № 399 у домруправителя».
«Продаются люди: девка 20 лет, мастерица кружева плесть, за 200 руб.; крестьянская девка 16 лет за 100 руб., малой крестьянской за 400 р.»
«Продается мужской и женской хороший перукмахер, ростом выше среднего и недурной фигуры; годный в камердинеры, официанты и лакеи; а жена его, 24 лет, прачка и швея с дочерью по третьему году, оба хорошего поведения. Последняя им цена 1000 руб.»
«Продаются дворовые мастеровые люди: 2 портных, сапожник, часовщик, пекарь, каретник, колесник, резчик золотарь и 2 кучера, коих видеть и узнать о цене… у самого помещика. Тут же продаются 3 беговые молодые лошади, один жеребец и два мерена и стая гончих собак, числом 50, которые годуют в генваре и феврале месяцах».
«Продается девка, умеющая белье шить и в тальбуре, гладить и крахмалить, отчасти кушанье готовить и портному. Тут же продаются брильянтовые вещи и цветные каменья, да бык и корова хорошей породы, за сходную цену».
Перечисленные объявления напечатаны в Московских ведомостях за 1797 год. В этом же году аналогичные объявления можно было прочесть и в С.-Петербургских ведомостях:
«Продается 16 лет девка весьма доброго поведения и немного поезженная карета».
«Банкетные скатерти… тут же две девки ученые и мужик».
Парикмахер и «английской лучшей породы корова».
«Повар и кучер… да попугай»[303].
3 января 1780 года С.-Петербургские ведомости опубликовали следующее объявление: «Желающих купить с публичного торгу в городе Торжке находящихся при красочной фабрике крестьян мужеска 6, женска 7 душ явиться Тверского наместнического правления в казенную палату сего генваря 15 числа».
Крепостных не только продавали оптом и в розницу, но и подвергали истязаниям. В качестве показателя бесправия крестьян и безнаказанной жестокости и произвола помещиков обычно ссылаются на дело Салтычихи, от истязаний которой умерло 75 человек дворовых, но она была женщиной больной и поэтому ее поведение не следует считать характерным — она не правило, а исключение. Но перед нами образованные помещики, тем не менее считавшие физические истязания своих крепостных делом обычным, не вызывавшим осуждения.
Знаменитый генералиссимус А. В. Суворов не любил пьяниц и прибегал к таким средствам воздействия на них, как наказание розгами, батогами и плетьми, содержание виновного под стражей на хлебе и воде с наложением цепей и без них, надевание колодок на ноги, бритье половины волос на голове.
Известный мемуарист и ученый агроном второй половины XVIII — начала XIX века А. Т. Болотов тоже не чтил пьяниц. В мемуарах он поведал, как поступил с любителем горячительных напитков, к тому же нечистым на руку: «Посекши его немного, посадил его в цепь в намерении дать ему посидеть в ней несколько дней, и потом повторить сечение, дабы оно было ему тем чувствительнее, а для меня менее опасно, ибо я никогда не любил драться слишком много».
