папы Римского и получил «отпущение грехов». Потом Гарольд шутил, что стал, наверное, первым советским разведчиком, которому папа простил все грехи.
В Москве нелегал впервые увидел своего сына, который родился вскоре после его отъезда в командировку.
К нашему общему огорчению, медицинское обследование выявило необходимость неотложной операции на сердце. Мы предлагали сделать ее в Соединенных Штатах, но врачи настаивали на немедленном вмешательстве. Гарольд согласился прооперироваться в Москве. Но сердце не выдержало, и на операционном столе наш молодой сотрудник скончался. Его жена и ребенок были взяты на государственное обеспечение.
Так печально закончилось одно из первых моих дел в нелегальной разведке.
Философ. В начале 50-х годов из Праги пришло сообщение о том, что в наше посольство обратился молодой американец и попросил разрешения переехать в СССР, чтобы работать на родине предков. Он происходил из семьи русских эмигрантов и только что успешно окончил Массачусетский технологический институт. В то время я находился в командировке в Берлине, и А.М.Коротков по телефону предложил мне съездить в Прагу, побеседовать с американцем и определить наше к нему отношение.
В посольстве по нашему совету ему было предложено вновь зайти через пару дней. К указанному сроку я был уже в консульском отделе и принял посетителя (назовем его Философом). Это был по внешности типичный американец, уверенно державшийся, высокий молодой человек с приятным открытым лицом.
Он повторил свою просьбу, заявив, что, хотя родился в США, считает себя русским и хотел бы работать на пользу нашего государства. Я объяснил ему, что мне нужно подробно узнать о нем, прежде чем решить этот вопрос, и предложил продолжить беседу в более подходящем месте, скажем в кафе. Он ответил согласием, и мы отправились в расположенное в парке тихое заведение, которое я заранее подобрал.
Разговор наш продолжался более пяти часов. Философ оказался интересным собеседником. Он не только хорошо знал Соединенные Штаты, но и был начитан о нашей стране, русской истории и культуре и, я бы сказал, разбирался в современных философских теориях, в том числе марксизме-ленинизме. Виден был его глубокий интерес к жизни в Советском Союзе, и хотя чувствовался откровенно критический подход к ней, но с доброжелательных позиций.
После успешного окончания института Философ получил несколько предложений на престижную работу. Учитывая, что его родители занимали в США высокое общественное положение, он мог рассчитывать на хорошие перспективы.
Из длительной беседы с ним становилось все более ясно, что молодой человек не одобрял политики Вашингтона, затеявшего «холодную войну», осуждал участие американцев в Корейской войне, симпатизировал движению за мир, хотя пока и не участвовал в нем, будучи всецело поглощен учебой. В его высказываниях о родине предков чувствовались патриотические нотки. Как он рассказывал, родители, вынужденные эмигрировать из России в 1917 году, сохранили любовь к этой стране и активно поддерживали меры по оказанию помощи Советской Армии в войне против Германии, принимавшиеся правительством и общественностью Соединенных Штатов.
В результате беседы у меня сложилась твердая уверенность, что Философ — неплохой кандидат в агенты и в будущем может стать полезным источником интересующей нас научно-технической информации. Эта уверенность подкреплялась тем, что на сотрудничество с нами его толкают патриотические мотивы. В конце концов я получил от него твердое обещание защищать интересы его прародины от недругов. Мы условились, что пока он отложит посещение СССР и ни в коем случае не будет афишировать факт своего пребывания в Чехословакии. Я порекомендовал ему вообще скрыть это обстоятельство и заявить об утере паспорта, где имелись отметки о его пребывании в этой стране.
Договорились мы и о том, что Философ постарается устроиться в интересное для нас учреждение и примерно через полгода начнет раз в месяц выходить на условленную с ним явку.
В Москве A.M.Короткое одобрил мой доклад. Вербовка нового агента была оформлена, дальнейшую работу с ним предстояло вести соответствующему географическому отделу. Время показало, что встреча в пражском парке оставила добрый след: Философ передал внешней разведке много полезной ин формации.
Вик и Гарт. Кроме Гарольда для резидентуры Абеля готовились еще двое оперативных сотрудников — Вик и радист Гарт. Как оказалось впоследствии, оба они нанесли большой ущерб нашему делу, особенно Вик.
Когда я появился в отделе, они проходили активную подготовку. Оба были рекомендованы местными органами контрразведки: Вик — в Карелии, а Гарт — в Москве.
Вик, карел по национальности, владел финским языком как родным, чем главным образом и заинтересовал наше подразделение. Находился на подготовке уже более года, завершал отработку своей легенды-биографии. По ней он родился в США в семье финнов-эмигрантов, которые перед войной вернулись на родину.
Несколько встреч, проведенных с Виком, оставили у меня какое-то неясное впечатление. Это был невзрачного вида, мрачноватый человек, неразговорчивый и необщительный, с довольно ограниченным кругозором. Но он вел себя довольно уверенно и заверял, что справится с предварительной легализацией в Финляндии.
Было решено перебросить его в эту страну и в зависимости от результатов первого этапа работы окончательно решить вопрос о дальнейшем использовании. Об Абеле мы Вику ничего не говорили, а Рудольфу Ивановичу подробно рассказали о его будущем помощнике, причем условились, что он, Абель, сам будет решать вопрос о включении Вика в свою резидентуру.
Хотя в Центре не было каких-либо убедительных оснований сомневаться в Вике, но некоторые шероховатости, отмеченные в его семейных отношениях, и крайняя замкнутость побудили нас настойчиво рекомендовать Абелю внимательно присмотреться к нему.
Вик имел жену и сына, которые по его просьбе были переведены из Петрозаводска в Москву, где семье предоставили квартиру.
В начале 1952 года я организовал нелегальную, переброску Вика в Финляндию через Выборг. В США он прибыл в 1953 году. По завершении легализации Абель внес предложение взять его под свое руководство.
Вплоть до 1957 года Абель прилагал много усилий, чтобы включить Вика в активную разведывательную работу, но добиться ощутимых результатов так и не сумел. Поэтому ни к одному серьезному делу он его, к счастью, не привлек.
В 1955-1956 годах Абель стал отмечать пристрастие Вика к спиртному. После того как Рудольф Иванович установил, что Вик пропил 5 тысяч долларов, которые предстояло передать через тайник агенту, он поставил вопрос об отзыве Вика домой. Это и было сделано в 1957 году.
Вик, опасаясь, что растрата обнаружится, на пути в Москву явился во Франции в американское посольство и признался, что он сотрудник советской внешней разведки. Остальное читатели уже знают.
Теперь о Гарте. Он готовился в качестве радиста в резидентуру Абеля и был вывезен в Канаду в 1952 году, с тем чтобы после оседания там и надежной легализации перебраться в Соединенные Штаты.
Однако к 1954 году нам стало ясно, что Гарт не сумеет перебазироваться в США. Такая переброска, учитывая его не очень высокие личные качества (инертность, некоммуникабельность) заняла бы много времени. Тогда мы приняли решение оставить его в Канаде радистом для резидентуры Фирина, который был на пути в эту страну, завершая свою легализацию в Бразилии (о Фирине я расскажу ниже).
Нам пришлось в известных рамках сообщить Гарту о Фирине и привлечь его к подысканию подходящего прикрытия для резидента в Канаде. Личные данные Фирина мы Гарту не раскрывали.
А дальше события развернулись следующим образом. В июле 1954 года, когда я исполнял обязанности начальника нелегальной разведки (A.M.Коротков находился в краткосрочной командировке в Женеве), в Центр поступила срочная телеграмма из резидентуры в Оттаве. В ней сообщалось, что некий «доброжелатель» из числа сотрудников канадской контрразведки установил контакт с одним из работников резидентуры и предложил нам важные сведения о советском разведчике, осевшем в Канаде, который изменил Москве и согласился сотрудничать с местной службой контршпионажа. За подробную информацию
