период (1945-1953 годы) становления польских органов правопорядка, совпавший со сталинско-бериевским курсом, деятельность так называемых «советников МГБ» в странах «народной демократии» нередко сопровождалась грубым вмешательством во внутренние дела этих государств, навязыванием их органам безопасности практики беззакония и необоснованных репрессий. Все это теперь в далеком прошлом. И хотя это «черное прошлое» еще давало о себе знать, наше сотрудничество и взаимодействие долгие послесталинские годы было свободно от каких-либо признаков неравноправия. С коллегами из теперь уже стран бывшего социалистического содружества мы сотрудничали искренне, наше взаимодействие было уважительным и эффективным.
В Польше было хорошо видно, что наши недоброжелатели стремились нанести ущерб прежде всего советско-польскому союзу и дружбе. Особенно они усердствовали в этом, эксплуатируя возникавшие кризисные ситуации, а также сложную историю польско-российских и польско-советских отношений в прошлом.
В стране еще сохранялись многочисленные остатки наших былых врагов — от участников антисоветских формирований и банд до белопольских офицеров и просто крайних националистов. Тайно и явно они наносили удары по основам складывавшейся советско-польской дружбы. Особенно благоприятные условия для этого создавала кризисная обстановка 1980 года. Активизировались враждебные элементы и в периоды таких важных общественно-политических событий, как съезды ПОРП в Польше и КПСС в СССР, выборы органов власти, визиты государственных делегаций, исторические и юбилейные даты. Активно действовали на территории ПНР специальные службы Запада, и особенно ЦРУ. Они располагали большой сетью своих агентов. Уже в годы перестройки и назревавшего ухода его с поста президента В.Ярузельский в октябре 1990 года в интервью газете «Известия» с горечью отмечал факты неуважительного отношения известной части населения к некоторым местам и символам, связанным с общей борьбой против фашизма, с памятью о 600 тысячах советских солдат, погибших за освобождение польской земли от гитлеровских оккупантов. Ярузельский с горечью говорил о неуместности «всевозможной конъюнктурности и особенно чрезмерно эмоциональной и тем самым односторонней риторики, касающейся прошлого наших стран и народов». Действительно, и в сегодняшней Польше нет недостатка в стремлении очернить советско- польские отношения, в одностороннем и извращенном толковании многих исторических фактов.
Инициаторы этой кампании использовали горестные события «катынского дела» для того, чтобы взвалить вину за эту трагедию на весь советский народ. При этом умалчивается, что за нее несут непосредственную ответственность Берия, Меркулов и их подручные и что советский народ и сам понес немало жертв в результате злодеяний этих извергов. Активно обыгрывается в антирусском плане и годовщина так называемого «чуда на Висле» — событий 1920 года. При этим умалчивают, что агрессию против Советской России начали белополяки, подталкиваемые Антантой. Замечу, что разговоры на эти темы можно было слышать и в 70-е годы, но в то время им противопоставлялась объективная информация как с нашей стороны, так и со стороны польских властей.
И еще одно отступление перед началом подробного рассказа о годах, проведенных в Польше. Речь идет о вышедшей в 1990 году в Польше книге Э.Герека «Прерванное десятилетие». Свидетель целых восьми лет его «руководства» страной, я мог бы рассказать многое о том, как всей своей «деятельностью» он во многом заложил основы кризиса польского общества в 1980—1983 годах. Но сейчас коснусь лишь одного тезиса, затрагивающего непосредственно область моей компетенции. Герек утверждает, что «однажды по специальной просьбе Ю.В.Андропова» его посетил польский министр внутренних дел С.Ковальчик и попросил согласия «раскрыть польских агентов в других странах, главным образом на Западе, советской разведке». Он в ответ будто бы сделал С.Ковальчику выговор, подчеркнув несовместимость такой просьбы с интересами польского суверенитета.
Читал я это утверждение с нескрываемым удивлением. Это выдумка либо самого Терека, либо его министра. Такой просьбы от Ю.В.Андропова не могло быть. Утверждаю это с полной уверенностью по двум причинам.
Во-первых, наше сотрудничество по всем линиям оперативной работы, и особенно по разведке, основывалось на принципе обязательного сохранения в секрете друг от друга конкретных оперативных возможностей, и в первую очередь данных об агентах-иностранцах. Отдельные исключения из этого строгого правила могли делаться только по инициативе той службы, которой принадлежали секреты.
Во-вторых, весь обмен взаимной информацией, предложениями и просьбами без каких-либо исключений происходил только через представительство, которым руководил я. Ю.В.Андропов щепетильно относился к соблюдению этого правила и на все встречи с министром С.Ковальчиком брал меня с собой фиксировать содержание переговоров. Это непременное правило соблюдалось и в Москве, куда с С.Ковальчиком всегда приезжал и я, и в Варшаве, если туда прибывал председатель КГБ. Не мог Ю.В.Андропов, минуя представительство, обращаться с какой-либо просьбой к С.Ковальчику, тем более что председатель требовал от меня постоянного контроля за выполнением всех взаимных договоренностей.
На практике были отдельные случаи, когда польские коллеги обращались к нам с просьбой помочь в более эффективном использовании их агентов — источников особо ценных сведений, задания которым польской разведке трудно было поставить из-за стратегического характера ожидаемой информации. Поскольку по существовавшей договоренности потребителем такой информации были, как правило, соответствующие ведомства нашей страны, а вознаграждение за нее агенту было достаточно велико, КГБ компенсировал расходы польской разведки. В числе таких исключений были дела агентов Харпера и Белла, получившие широкую огласку в США, но об этом речь впереди.
Чтобы закончить с «тезисом» Э.Герека, отмечу, что он не пожалел хороших слов, отзываясь о польской разведке, но при этом забыл добавить, что наше сотрудничество по разведывательной линии в немалой степени способствовало успехам польских коллег, которым мы передавали и собственную информацию, представлявшую большой интерес для польского руководства. Поистине, как говорят психологи, люди никогда не реагируют на фактические события или ситуации, а откликаются на свои взгляды на них.
Приехав в Варшаву, я представился прежде всего министру внутренних дел С.Ковальчику и министру национальной обороны В.Ярузельскому, которому подчинялась служба военной контрразведки Генерального штаба Войска Польского. С Ковальчиком мои личные и деловые отношения продолжались семь лет, до середины 1980 года, когда на смену ему пришел бывший его заместитель М.Милевский. С Ярузельским же я встречался до самого своего отъезда из Польши в 1984 году.
С помощью министра внутренних дел я быстро установил деловые отношения со всеми его заместителями — М.Милевским, Б.Стахурой, Т.Петшаком и Г.Пентаком. Это были разные характеры, люди различного житейского и профессионального опыта, несхожие по мировоззренческим взглядам.
Наиболее интересным мне показался сам министр, только что пришедший в МВД с поста секретаря ЦК ПОРП, долгое время работавший ранее с Э.Гереком в промышленном центре ПНР Катовицах. Он познакомил меня со всеми членами политического руководства, в том числе с близким своим окружением, в которое входили члены Политбюро ЦК ПОРП Я.Шидляк и З.Грудзень — первый секретарь Катовицкого комитета ПОРП.
Мой предшественник в представительстве Яков Павлович Скоморохин познакомил меня с бывшим министром внутренних дел, членом политбюро ЦК ПОРП Ф.Шляхтицем и кандидатом в члены Политбюро С.Каней. Если знакомство с первым не получило дальнейшего развития, то с С.Каней, ставшим в 1980 году первым секретарем ЦК ПОРП, у меня установились хорошие товарищеские отношения. По деловому контактировал я и с начальником военной контрразведки генералом Т.Куфелем, и с шефом польской военной разведки генералом Ч.Кищаком, который позже сменил Куфеля, а в 1981 году стал министром внутренних дел. Через них у меня состоялось знакомство с заместителями В.Ярузельского и со многими войсковыми командирами.
Хорошие товарищеские, а в некоторых случаях и доверительные отношения помогали мне сверять оценки положения в стране на различных этапах его развития. В свою очередь, сотрудники представительства, работая с польскими коллегами и проявляя взаимное уважение, часто встречались с ними, обменивались оценками и информацией, что способствовало повышению уровня достоверности наших докладов Центру по различным вопросам взаимодействия. Именно такому уважительному отношению к друзьям представительство обязано своей способностью правильно анализировать и прогнозировать события, подспудно назревавшие в стране. Первым таким точным прогнозом явилось
