силы с материка и приостанавливает экспансионистские планы в этом регионе, 3) выводит свои войска из Маньчжурии.
Эти первоначальные тезисы подлежали окончательному формулированию с учетом возможных замечаний руководства внешней разведки. В отработанном виде их предстояло до вести до сведения Уайта, который сам найдет им убедительное обоснование, чтобы в приемлемой форме преподнести руководителям США.
Ахмеров подготовил подробный план встречи в Вашингтоне с Уайтом и беседы с ним, включая порядок ознакомления с тезисами и идеей продвижения их в руководство США. Моя же главная задача состояла в том, чтобы хорошо подготовиться в языковом отношении, отработать легенду знакомства с Ахмеровым в Китае, подобрать надежные маршруты в Вашингтоне для выхода на встречу.
Все это я доложил П.М.Фитину. Он поинтересовался мнением Ахмерова относительно реальности операции и обещал проконсультироваться с руководством наркомата.
Примерно через неделю Павел Михайлович вызвал меня и сказал, что в принципе наше предложение одобрено. Мне еще нужно лично доложить наркому об операции. Естественно, я был обрадован, что наш с Ахмеровым замысел получил одобрение. Но вместе с тем изрядно волновался, как пройдет доклад. В моей памяти еще свежа была картина «совещания» у Берии в начале года, и я мог ожидать от встречи с ним чего угодно.
Нарком вызвал меня в октябре 1940 года. Разговор с ним был предельно кратким. Он спросил, понимаю ли я всю серьезность предлагаемой операции? Детали его не интересовали, их не обсуждали.
— Сейчас же, — строго наказал Берия, — готовь все необходимое и храни все, что связано с операцией, в полнейшей тайне. После операции ты, Ахмеров и Павел Михайлович должны забыть все и навсегда. Никаких следов ее ни в каких делах не должно остаться.
Надо сказать, что позже я поинтересовался, нет ли каких-либо заметок в личных делах Ахмерова и моем или в агентурных досье, но ничего не обнаружил. Более того, когда мы с Исхаком Абдуловичем в 1946 году вновь встретились в Центре после его возвращения из США и моего из Канады, мы, памятуя о приказе «забыть все», не затрагивали этой темы. Единственно, Ахмеров мне как-то намекнул, что все «сработало отлично». Молчали мы до 1953 года, когда Берия был арестован, осужден и расстрелян. Теперь мы с Ахмеровым — я считал его первым разработчиком и инициатором операции «Снег», — не опасаясь, подвели, так сказать, для себя итоги этой акции. И тут Исхак Абдулович рассказал мне, что в конце войны от агента «Икс» он узнал: Уайт разыскивал Билла, то есть Ахмерова, чтобы поблагодарить его за какую-то идею, которая имела большой успех.
Но вернемся в 1941 год. Мы тщательно подготовили операцию. Постарались предусмотреть все возможное, вплоть до того, что Ахмеров подобрал телефонные будки в Вашингтоне, откуда я должен был позвонить Уайту, и различные варианты беседы с ним на английском языке.
Надо сказать, что за время трехмесячной подготовки операции я сильно продвинулся в английском языке. И все же, страховки ради, мы попросили направить со мной в качестве второго дипкурьера нашего сотрудника Михаила Корнеева, хорошо знавшего английский, чтобы я мог дополнительно потренироваться в пути. Во всяком случае, присутствие коллеги придавало мне большую уверенность.
Признаться, все время, пока я приближался к месту про ведения операции «Снег», я испытывал большое волнение.
Хотя ни страха или опасения за себя, ни малейшей оперативной робости не было, мне было ясно, что, удайся операция хотя бы наполовину, это будет большой победой, мы сможем считать, что внесли свой вклад в дело борьбы с назревавшей угрозой гитлеровской агрессии. Весь смысл нашего с Ахмеровым предложения, одобренного руководством, сводился к одному — предупредить или хотя бы осложнить принятие японскими милитаристами решения о нападении на наши дальневосточные рубежи, помешать экспансии Токио в северном направлении. При этом в случае успеха я заранее относил все заслуги на счет Ахмерова: он был неизмеримо опытнее меня, несравненно глубже понимал проблемы Дальнего Востока и знал политику США. Моя роль сводилась к простому исполнению талантливого замысла выдающегося разведчика.
Поскольку мне требовалась помощь Михаила Корнеева, я рассказал ему о той части операции, в которой он должен был участвовать, не раскрывая других деталей. На подробном плане Вашингтона я показал маршрут, на котором он должен будет контролировать обстановку и предупреждать меня о возможной слежке.
В конце апреля я и Михаил Корнеев выехали в Соединенные Штаты, прикрываясь миссией дипломатических курьеров. Все было сделано как надо. Мы везли настоящую диппочту, имели дипломатические паспорта и пистолеты — в случае нападения мы должны были защищать неприкосновенность нашего груза вплоть до применения оружия.
Наш маршрут: до Ленинграда на поезде, через Атлантический океан пароходом до Нью-Йорка, затем Вашингтон — Сан-Франциско по железной дороге, оттуда во Владивосток через Тихий океан, с заходом на Гавайские острова и в Японию, и наконец, в Москву по Транссибирской железнодорожной магистрали.
В середине мая мы доплыли до Нью-Йорка, сдали почту в советское генеральное консульство и, отдохнув пару дней, вы ехали в Вашингтон, где мне предстояло нелегкое испытание на, так сказать, аттестат оперативной зрелости.
Сразу по прибытии в американскую столицу — это было в понедельник — мы с Михаилом проехались по улицам. Оперативный водитель показал все места, где могло быть установлено усиленное наблюдение полиции и контрразведки. Затем проехали по всем намеченным Ахмеровым маршрутам для телефонного звонка Уайту, а затем на встречу с ним.
Следующий день, вторник, был, по мнению Ахмерова, наиболее подходящим для звонка. Он хорошо знал распорядок работы государственных учреждений в Вашингтоне и обстановку в министерстве финансов и рекомендовал звонить в любой рабочий день недели, кроме понедельника, когда Уайт мог находиться на совещании у руководства. Оптимальным временем для звонка он считал 10-11 часов утра.
В тот день погода стояла изумительная. Кругом цвели вишневые деревья, которыми славится американская столица. В лучах майского солнца город казался праздничным. Хотя, возможно, просто сказывалось мое приподнятое настроение. Мы, как и намечали в Москве, встали рано и около 7 часов утра вы ехали «на прогулку». По пути, после нескольких проверок на удобных малолюдных улочках, где не было оживленного движения, зашли в небольшую закусочную и позавтракали. Когда до звонка оставался час времени, выехали на проверочный маршрут. Михаил вышел из машины за три квартала до своего контрольного пункта. Мы с водителем провели еще одну тщательную проверку, и я направился к телефонной будке. Ровно в 9.50 я прошел мимо Михаила. Он сделал незаметный условный жест рукой: «Все чисто».
В следующие несколько минут я быстро одолел два квартала и в десять открыл дверь телефонной будки. Когда раздались гудки на другом конце провода, мне показалось, что время остановилось. И вдруг среди напряженного ожидания прозвучало: «Уайт слушает». Я назвал себя, как десятки раз было отрепетировано с Ахмеровым, сказал, что звоню по просьбе моего преподавателя Билла, который все еще находится на Дальнем Востоке, и выразил готовность встретиться с Уайтом, если он желает узнать о Билле и выслушать, что тот просил передать ему.
Уайт, помедлив самую малость, согласился и, вероятно, хотел было назвать время и место, но я опередил его, чтобы не упускать инициативы, и сказал, что я в Вашингтоне ненадолго, на днях возвращаюсь к Биллу, и если Уайт смог бы уделить мне полчаса завтра, то я готов пригласить его на ленч. И назвал ресторан, который, по словам Ахмерова, был известен Уайту. После некоторого размышления мой собеседник согласился. Поблагодарив, я попрощался с Уайтом и повесил трубку.
Вздохнув с облегчением, я постоял еще с минуту у телефона, повторил про себя весь разговор и отметил, что все прошло без сучка и задоринки. Первый этап завершился. Теперь пред стояло главное: как Уайт воспримет идею Билла? Все остальное — мои языковые трудности, вопросы выхода на встречу — отошли на второй план.
Я пытался поставить себя на место Уайта и определить его возможную реакцию. Самая неприятная: кто вы такой и почему Билл лезет в мои служебные дела? При отягчающих обстоятельствах эта реакция может сопровождаться обвинением меня в провокации с соответствующими последствиями и возможным вынужденным знакомством с местными властями. Конечно, это будет полный провал операции, но против
