ответила очень тихо, что он не должен говорить так, ибо разговор о подобных вещах может причинить им одну только боль, и что в любом случае она должна делать то, что велит ее дед, ибо это действительно ужасный человек.
На это бедняга Барнаби лишь повторил, что любит Марджери всем сердцем, что в своей любви он и прежде ни на что и не надеялся, однако сейчас окончательно уничтожен и раздавлен.
Именно в этот момент, столь для него трагичный, какой-то человек, все это время прятавшийся вблизи от них, внезапно покинул свое укрытие и удалился. В сгущающейся тьме Барнаби Тру разглядел, что это был тот самый мерзкий слуга сэра Джона Мальо, и понял, что он наверняка подслушивал все, о чем здесь говорилось.
Негодяй направился прямиком в кормовую каюту, и несчастный Барнаби, чей мозг уже и без того лихорадило, лишь молча смотрел ему вслед, преисполненный мрачного предчувствия, что соглядатайство сего мерзавца станет последней каплей в его горе.
Юная леди же, однако, слугу даже не заметила, ибо все так же стояла, облокотившись о перила, и Барнаби Тру оставался рядом с ней, но в совершенном замешательстве и смятении от различных захлестнувших его чувств, и сердце его так и норовило выскочить из груди.
Так они и стояли, не знаю даже, сколь долго, пока из каюты внезапно не выскочил сэр Джон Мальо — без шляпы, однако не забывший прихватить свою трость с золотым набалдашником, — и не устремился через палубу прямо к Барнаби и девушке. Мерзкий шпион следовал за ним по пятам, ухмыляясь, словно бес.
— Ах ты потаскуха! — взревел сэр Джон, едва приблизившись к ним, да столь громко, что его наверняка услышали все находившиеся на палубе. При этом он размахивал тростью, словно намеревался ударить девушку, которая поникла головой едва ли не до самой палубы, чтобы избежать удара. — Мерзкая потаскуха! — заходился он, сыпля грязными ругательствами, слишком ужасными, чтобы приводить их на страницах нашей книги. — Что это ты делаешь здесь с этим янки суперкарго, который недостоин даже пыль вытирать с башмаков леди? Убирайся в свою каюту, шлюшка, — вообще-то на этот раз он обозвал ее много хуже, — пока я не отделал тебя своей тростью!
Если вспомнить, в каком смятении чувств пребывал Барнаби, как отчаянно и безнадежно он был влюблен, то неудивительно, что, заслышав сей поток оскорблений, наш герой не смог держать себя в руках и совершенно потерял голову. Толком и сам не понимая, что творит, Барнаби подскочил к сэру Джону и яростно толкнул его в грудь, хрипло выкрикнув во всю силу легких, что низко угрожать беззащитной девушке и что ему ничего не стоит вырвать у него трость и бросить ее за борт.
От толчка сэр Джон отлетел назад, однако устоял на ногах. Затем он с диким воплем ринулся на нашего героя, размахивая своей тростью, и несомненно ударил бы юношу (и одному Богу известно, что тогда бы произошло), если бы слуга не схватил его и не оттащил в сторону.
— Назад! — вскричал наш герой, все так же хрипло. — Назад! Если ты ударишь меня, я сброшу тебя за борт!
К тому времени, заслышав крики и топот, к месту событий начали подтягиваться члены команды и пассажиры, и уже в следующий миг из каюты выскочили капитан Мэнли и первый помощник, мистер Фрисден. Но изрядно разошедшийся Барнаби уже не мог остановиться.
— Да кто ты такой, — кричал он, — чтобы грозить мне тростью и оскорблять меня, истинного джентльмена? Ты не осмелишься меня ударить! Ты можешь выстрелить человеку в спину, как застрелил несчастного капитана Бранда на Рио-Кобра, но сойтись со мной лицом к лицу у тебя кишка тонка! Тоже мне баронет нашелся! Я прекрасно знаю, что ты собой представляешь!
Сэр Джон Мальо уже оставил попытки ударить юношу и стоял столбом, а его глаза, и без того навыкате, и вовсе готовы были выскочить из глазниц.
— Что происходит? прокричал капитан Мэнли, вместе с мистером Фрисденом встав между ними. — Что все это значит?
Но наш герой, как я уже говорил, не мог успокоиться, пока не высказался до конца.
— Этот проклятый негодяй оскорбил меня и юную леди, — заходился он, задыхаясь от избытка чувств, — а потом грозился избить меня тростью. Но я знаю, кто он такой. Я знаю, что этот мерзавец прячет у себя в каюте в тех двух чемоданах, и где он это нашел, и кому это по праву принадлежит. Он нашел это на берегу реки Рио-Кобра, и мне стоит лишь раскрыть рот, как все узнают его гнусную тайну!
Тут капитан Мэнли схватил Барнаби за плечо и принялся трясти — да так, что тот едва устоял на ногах, — приказывая немедленно замолчать.
— Это что еще такое! — кричал он. — Офицер моего корабля ссорится с пассажиром! Вон, в свою каюту, и оставайтесь там, пока я не разрешу выйти!
К тому времени Барнаби как будто уже пришел в себя.
— Но этот человек угрожал избить меня тростью, капитан! — вскричал он. — Я не снесу подобного ни от кого!
— Слышать ничего не желаю, — сурово отрезал капитан Мэнли. — Отправляйтесь в свою каюту, как я приказал, и оставайтесь там вплоть до моего особого распоряжения. А по возвращении в Нью-Йорк возьмите на себя труд рассказать отчиму о своем поведении. Подобных беспорядков на борту своего корабля я не потерплю.
Барнаби Тру огляделся, но девушка уже исчезла. Ослепленный безумием, он не заметил, ни когда она ушла, ни куда. Что же до сэра Джона Мальо, тот стоял в свете фонаря с лицом белым как мел, и, не сомневаюсь, если бы взглядом можно было убивать, то грозный и зловещий взор, что он вперил в Барнаби Тру, наверняка сразил бы нашего героя прямо на месте.
После того как капитан Мэнли хоть немного привел Барнаби в чувство, бедолага наш согласно приказу поплелся в свою каюту, захлопнул за собой дверь и, как был в одежде, бросился на койку, совершенно раздавленный непомерным чувством унижения и отчаяния.
Не знаю уж, сколько времени он так лежал, таращась в темноту, но в конце концов, несмотря на все свое страдание и отчаяние, погрузился в зыбкий сон, не намного отстоящий, впрочем, от бодрствования, в котором его беспрестанно изводили красочные и неприятные видения, и, едва очнувшись от одного кошмара, он тут же погружался в следующий.
Внезапно нашего героя разбудил звук пистолетного выстрела, за которым последовал еще один, и еще, а затем послышались сильнейший удар, протяжный скрежет и, наконец, топот множества ног по палубе в направлении кормовой каюты. Оттуда раздались вопли и звуки борьбы, падений тел и жутких ударов о перегородки и переборки. В тот же миг воздух огласился женскими криками, которые перекрыл голос, явно принадлежавший сэру Джону Мальо и издавший вопль, полный величайшего отчаяния: «Негодяи! Проклятые негодяи!» А затем снова прозвучал пистолетный выстрел, в замкнутом пространстве каюты отдавшийся оглушительным взрывом.
Барнаби тут же вскочил на ноги, задержавшись только для того, чтобы схватить один из висевших у изголовья пистолетов, и бросился прямиком в кормовую каюту, в которой царила просто непроглядная тьма: висевший там фонарь, видимо, задули или разбили. Зато шум в каюте стоял страшный, и всеобщее смешение снова и снова пронзали душераздирающие женские вопли. Барнаби тут же очертя голову кинулся через двух или трех борющихся человек, катавшихся по палубе, однако споткнулся и с ужасным грохотом упал, выронив при этом пистолет, который, впрочем, немедленно подобрал.
Что означал весь этот адский шум, он по-прежнему не представлял, но тут до него откуда-то донесся крик капитана Мэнли:
— Ах ты, проклятый пират, задушить меня хочешь?
И тут Барнаби сообразил, что произошло: среди ночи на них напали пираты.
Взглянув в сторону межпалубной лестницы, Барнаби на фоне тьмы ночи вдруг увидал еще более темный силуэт человека, стоявшего посреди всей этой суматохи неподвижно, словно статуя, и в тот же миг инстинктивно понял: наверняка это и есть главный повар всего этого адского варева. Тогда юноша, все еще стоя на коленях, навел пистолет точно на грудь этой фигуры — так ему, во всяком случае, показалось, — и нажал на спусковой крючок.
При вспышке красного света, сопровождавшейся оглушительным грохотом, Барнаби увидел словно вырванное из тьмы широкое и плоское лицо с глазами навыкате; узкий лоб; нечто похожее на огромный кровавый нарыв на виске; отделанную золотым галуном треуголку; красную ленту через грудь да блестящие
