Одиночка

Я улыбнулся, если можно назвать улыбкой то, во что сложились мои словно застывшие губы.

– Очень просто, Старший. От меня даже ничего не потребовалось, все свершилось как-то очень незаметно, помимо моей воли. Так что себя благодари, Шеррая и Севиала. Ну а окончательно меня добили привратники, те самые, что смогли улизнуть из твоих рук. Они провели небольшой такой суд Отречения, низвергнувший меня в пропасть, прямиком в зал Безмолвия. Так что радуйся, как видишь в итоге от меня отказались все: Шеррай, хранители, ты, вынужденный назвать меня Единым, но никогда не признающий таковым на самом деле. Все, называвшие меня своим учеником. Только один Сеедир и не предал, но он мертв, а значит, не может ничего изменить.

Странно, но в моем голосе не было горечи, он звучал ровно и безжизненно, словно сердце вдруг умерло, а все вокруг стало абсолютно безразличным. Включая даже собственную жизнь. Время для меня будто остановилось, и потому непонятное смятение среди пестрой толпы магов, которое я уловил краем глаза, показалось неестественным, как движение свежего воздуха в старом заколоченном склепе.

– Дядя! – Тайра, и раньше славившаяся своим безрассудством, вдруг рванулась ко мне. Тонкая рука, обвитая золотой спиралью, взлетела в воздух, сплотив Силу в жадно распахнувшиеся стальные челюсти. И объектом их вожделения был выбран я.

Смешно, хотя особого веселья я не почувствовал.

Всего мгновение потребовалось, чтобы безжалостно оборвать нити, протянувшиеся от чародейки к острым, отравленным неведомым ядом клыкам, и мысленно изменить приказ, швырнув их обратно, прямо на замершую в нелепой позе Тайру. Все произошло молниеносно и совершенно бесшумно. Она плавно скользнула вниз, на серые плиты, забрызгав их темной кровью. Золотистая ткань тонкой накидки опустилась сверху, прикрыла развороченную рану на груди и тут же почернела.

Арелли, оказавшаяся к ней ближе всех, зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Ее застывший, полный ужаса, взгляд был прикован к уже безжизненному телу.

– Я предупреждал, – безучастно произнес я и стиснул челюсти, понимая, что эта эскапада, заранее обреченная на провал, до предела натянула цепь, отделяющую Смерть от долгожданной свободы.

– Ты не удержишь, – сквозь зубы произнес Веланд, взглядом указывая на Печать. Для человека, только что потерявшего единственную племянницу, он выглядел поразительно хладнокровным. – Давай поговорим. Твои условия – я на все согласен.

– Давай, – легко согласился я. – Поклянись вашей Силой, на вашем проклятом алтаре, что Единые навсегда оставят в покое привратников и не будут преследовать Отверженных.

Я жестко усмехнулся, глядя как перекосилось его лицо.

– Думай, Старший, – спокойно посоветовал я, – но учти, если я позволю Смерти вырваться из оков, сожалеть будет уже поздно. Да и не о ком.

– Ты не оставляешь мне выхода, – дернулся было он и тут же замер, ощутив как лезвие слегка оцарапало кожу и кровь горячей струйкой потекла по горлу.

Хенигас напрягся и слегка наклонился вперед, готовый броситься ему на выручку, даже если это ни к чему не приведет и будет стоить ему жизни.

– Не надо, – посмотрел я в его прохладные глаза. – Не стоит усугублять, я и без того на пределе.

– Оставь, Хенигас, – коротко приказал Веланд. – Я поклянусь.

Луч Единых, лишь однажды вот так близко виденный мною во время посвящения, поднялся из площади, вбирая в себя скрытый черными тучами свет, и величаво повис в воздухе. И Убежище словно преобразилось, на одно короткое мгновение вернув себе прежний облик, и тут же потускнело, покорно передавая магам свои весенние цвета, тепло и надежность, которые те, подчинив мир, украли у него. Для себя.

Я молча смотрел на Луч и представлял, как разбиваю эти совершенные в своей безукоризненности сверкающие грани. Я знал, мне хватит Силы, чтобы стереть символ власти Единых, заставить гаснущими искрами разлететься во все стороны и тем самым навсегда убрать ненавистное клеймо с собственного запястья. Так я мог бы отомстить за себя и за Убежище, навсегда потерявшее свой смысл. Даже название мира теперь не более, чем насмешка, горькая память о прошлом.

Я мог это сделать. Но не стал.

Тоэла и Мирам на миг встретились со мной взглядом и тут же поволокли Веланда на площадь. Он не сопротивлялся, понимая, чем может обернуться для него одно-единственное неосторожное движение при такой близости двух недобро поблескивающих лезвий.

– Начинай, – равнодушно произнес я, по прежнему удерживая Печать на невидимой цепи, как бешеного пса.

Веланд вытянул руку, почти коснувшись ладонью теплого и такого близкого океана Силы, и мозаика под его ногами взорвалась вихрем искр, превращая площадь в нестерпимо сверкающее озеро. Они были едины в этот миг – маг и олицетворение его власти, и любые произнесенные слова сами собой становились нерушимой клятвой.

– Ни Единые, ни кто-либо иной по их приказу никогда первыми не нападут на хранителей Врат и Отверженных. В этом клянусь я, Веланд, глава Единых магов, нашей Силой. И если эта клятва будет нарушена Сила отвернется от нас навсегда.

Я внимательно следил за выражением его лица, зная, чего ему стоит вот так, навсегда, отказаться от мести да еще после того, как я у него на глазах убил Тайру. И хотя сожаления не было, эта смерть как бы невзначай слилась с немногими прошлыми и легла в один ряд с Зароном, Кайром и остальными чужаками, которые стали первыми жертвами новопринятого Единого, преданного ученика Шеррая.

Ровный золотистый свет символа власти вдруг побледнел и прижался к земле, став мертвым пламенем, вобравшим в себя слова мага. Затем вспыхнул ярче и тут же резко ушел в потускневшие камни, давая понять, что клятва принята.

Веланд медленно повернулся ко мне. Его как-то враз постаревшее лицо приобрело сероватый оттенок, как у мертвеца.

– Доволен? – безжизненным голосом спросил он.

Я кивнул.

– Вполне. Тоэла, Мирам, отпустите его.

Мои воительницы немедленно подчинились, с такой скоростью убрав мечи в ножны, что со стороны вполне могло показаться, будто они только что чуть не смахнули Веланду голову с плеч. Хенигас тихо скрипнул зубами и окинул меня таким взглядом, словно видел перед собой незнакомца. Да я и был им в этот момент, чужим самому себе, безразличным и опустошенным до дна. Огненная Печать извивалась, опаляя жаром кончики моих пальцев, с которых к ней тянулись призрачные, но такие крепкие нити. Я принялся медленно обрывать их, оттягивая Силу и тем самым понемногу гася созданное зло. Мне почему-то казалось, что в эту самую секунду внимательные, все понимающие глаза Древней провидицы наблюдают за мной, помогая унять предательскую дрожь в руках и взять верх над Смертью с ее привычной безжалостностью к чужим жизням.

Я будто боролся с самим собой, ощущая, как глубоко запустил в меня свои когти непроницаемый мрак, притупляющий все чувства. Холодное безразличие неохотно уходило вместе с бледнеющей Печатью, и застывший мир вокруг меня оживал.

Тоэла и Мирам, мои верные защитницы, стояли рядом, изредка косо поглядывая на Хенигаса. Для них, всегда полагающихся на сталь, он представлял собой наибольшую опасность, а вот магию они оставили мне, искренне веря, что никто не справится с ней лучше их Повелителя.

Я взглядом тепло улыбнулся им и в глазах Тоэлы тут же заплясали озорные огоньки. Казалось, для нее не существовало такого понятия, как опасность, хотя обернись все не так, как я предполагал – и нас бы уже не было в живых.

Как только Печать окончательно пропала, Веланд быстрым шагом пересек площадь и опустился на колени подле распростертого тела Тайры. Маги сгрудились вокруг него, но даже объединив Силы, сделать что-либо для нее было уже невозможно. Единым подвластно многое, но воскрешать мертвых они не умели. Хрос бросил на меня один мимолетный взгляд, и вместо ожидаемого осуждения я увидел в нем затаенное понимание. Словно он заранее знал, что так и будет. И как-то некстати мне вспомнились обрывки слухов, туманные намеки на его способности провидца.