Майор поднялся из-за стола.
— А, привет мореходу! — У него была манера говорить с еле уловимым сарказмом, «с подтекстом», как выражался Калугин, но сейчас как-то особенно тепло он стиснул Калугину пальцы. — Присядьте на минутку. Вот сейчас докончу с нашим автором.
— Так я пока пройду к себе…
— Да нет, подождите…
Летчик кончил читать, опустил оттиск на стол.
— Вот, товарищ лейтенант, в каком виде мы печатаем ваш труд. Есть возражения?
— Никаких возражений! — сказал летчик. — Спасибо, товарищ майор! Вот это место с «мессершмиттами»… как раз то, что мне хотелось сказать.
— Вы это и сказали, — буркнул майор. — Редакционная правка не в счет. Подпишите корреспонденцию.
Летчик с удовольствием вывел свою подпись.
— Когда снова к нам?
— Вернусь из операции, опять что-нибудь сочиню… Еще раз, товарищ майор, спасибо.
Он сердечно потряс руку начальнику отдела.
— Не за что… Если сами не сможете отлучиться, материал с оказией присылайте.
Летчик вышел. Майор взглянул на Калугина с обычной угрюмой усмешкой.
— Ну, как поход? Корреспондентов мне навербовали?
— Военкоров навербовал. Троих. Зайдут к вам, может быть, даже сегодня. Задание редактора выполнил, — вот беседы с комендорами. Еще организовал статью: «Штурман в боевом походе»… Да, кстати… — Вместе с пачкой листков он вынул тетрадку Филиппова. — Вот хорошие стихи корабельного поэта.
— Стихи! — Майор отдернул, как от огня, протянутые к рукописи пальцы. — Не мое заведыванье! Корреспонденции мне давайте. Неделю прогуляли в море…
— У вас и тут корреспондентов хватает…
— Мало материала, — сердито сказал майор. — Такие события, а наши писатели все в разъезде.
Слово «писатели» он произнес с обычным для него саркастическим выражением, но тут же большое чувство окрасило его голос.
— Правда, нынче напечатали хороший очерк Кисина… Да, вот его поручение…
С размеренной неторопливостью он выдвинул ящик стола, вынул плоский, завернутый в газету предмет, протянул Калугину… Бумажник, оставленный Кисину под большим секретом!
— Почему он у вас, товарищ майор? — спросил Калугин краснея. Как не похоже на Кисина! Не мог сохранить бумажник при себе… Он бросил обертку в корзину, сунул бумажник в карман вместе с тетрадкой Филиппова. Но майор не воспользовался прекрасным поводом для шуток.
— Потому что Леонид Павлович Кисин, которому вы доверили свое имущество, — медленно сказал он, — погиб вчера при штурме высоты Черный Шлем.
У Калугина перехватило дыхание. Стоял молча, не находя слов.
— Убит наповал из автомата, — продолжал майор. — Настоящий был журналист. Пошел в наступление с первым отрядом…
— Когда началось наступление? — только и мог спросить Калугин.
— Третий день в сопках идут бои… Пойдем к редактору, доложите о походе, разберетесь в обстановке. Да, очень жаль Кисина… Талантливый и храбрый был товарищ…
Молча они вышли в коридор. Там попрежнему ходил старшина-подводник.
— А, товарищ Семячкин! — сказал майор. — Ко мне? Что ж не заходите? Принесли заметку?
— Точно, принес, — сказал подводник. — Да я подожду. У меня увольнительная… Подожду, пока освободитесь…
— Для наших военкоров я никогда не занят, — дружески просто сказал майор. Он распахнул дверь в боевой отдел. — Заходите, Семячкин… Я сейчас подойду, товарищ Калугин, вот только просмотрим заметку…
Дверь напротив, с печатной надписью на ней: «Ответственный редактор» — была приоткрыта; слышался громкий голос капитана первого ранга. Калугин постучался.
— Войдите!
И в то время, как он взялся за ручку двери, увидел Ольгу Крылову, стоящую в конце коридора. Раньше не обращал на нее особого внимания, но теперь взглянул с пристальным интересом.
Хорошего роста худощавая молодая женщина, в строгом черном платье, с густыми зачесанными назад волосами. Пепельные ресницы бросают легкие тени на тонкое, полное сосредоточенной грусти лицо. Она вскинула ресницы, смотрела, будто хотела что-то спросить, даже сделала шаг вперед.
— Войдите! — повторил редактор.
Калугин вошел в кабинет капитана первого ранга.
Редактор сидел в глубине кабинета за широким письменным столом. Полураскрытые папки с рукописями, узкие оттиски гранок, чернеющие смазанным шрифтом и покрытые иероглифами корректорских знаков, комплекты газет со всех сторон надвигались на него, как волны прибоя.
Он читал свежий оттиск полосы, высоко подняв плечи, положив на бумагу большую руку, охваченную широким золотым шевроном. Другая рука протянулась назад, кладя на развилку телефонную трубку.
— Товарищ капитан первого ранга, — сказал Калугин, шагнув к столу по-строевому, — прибыл из командировки.
— Садись, — сказал редактор, подавая руку. Еще от старых, комсомольских времен осталась у него привычка ко всем обращаться на «ты». Он глянул на Калугина глазами в кровяных прожилках, морщинки приветливой улыбки побежали к вискам. — Ну, докладывай. Хорошо поплавал?
Калугин говорил, а редактор сидел, смотря в полосу, изредка делая вычерки и пометки. «Не слушает», — подумал Калугин. Но редактор поднял голову, его глаза были полны живым интересом. Снова молча слушал, просматривая полосу.
— Кисин-то погиб, слыхал? — вдруг сказал он. — С честью погиб, как моряк. Пополз на передний край за материалом и не вытерпел. Когда ранили командира роты, поднял ребят в атаку. Уже на высоте хватились его, — лежит, убит из автомата.
Редактор шевельнул край лежащей сбоку газеты.
— Вот напечатали его корреспонденцию, а на четвертой полосе портрет и некролог… Если все так будете вперед лезть, у меня журналистов нехватит.
Он сказал это почти грубо, но горечь, гордость и неожиданная нежность были в его голосе.
Калугин молчал. Развернул свой экземпляр газеты. На развороте справа чернел заголовок большой корреспонденции: «Слава морской пехоте!» А с четвертой страницы глянул на него сам Кисин — обычно сутуловатый, но по-строевому вытянувшийся перед аппаратом, застенчиво улыбающийся друг. Горло сдавило. Он прикусил губу, взглянул на редактора.
— Там и похоронили его?
— Похоронили на морском берегу. Когда выбили нас с высоты, бойцы его с собой унесли. Прикрыли морской травой, заложили камнями. Фронтовая могила.
Редактор встал, прошел, разминаясь, к одному из двух наполовину забитых фанерой окон, выходящих прямо на залив. Тихо вошел майор. Редактор стоял у окна, заложив руки за спину и неотрывно глядя вдаль.
— Для газеты большой урон. Большой урон для флота, — сказал майор.
Вдоль стены был вытянут ряд потертых стульев и кресел. Вот на одном из этих стульев сидел,
