Посмотрела на себя в настольное зеркальце. Очень бледная, усталая, синяки под глазами... «Если Михаил вернется, в хорошем виде я встречу его! Если вернется! Он, конечно, вернется, нельзя и думать о другом...» Хотела попудриться, подкрасить губы, но опустились руки... «Вот если Миша вернется...» Опять подошла к окну, смотрела на залив. И вот увидела катер командующего, и стало трудно дышать.
Возвращается какой-то корабль, возвращается не из простого похода, иначе не пошел бы ему навстречу сам вице-адмирал. Сердцем почувствовала: возвращается «Громовой».
Еще рано было бежать на пирс, но она все-таки надела свою беличью шубку, совсем откинула штору, неотрывно смотрела на мягкие извивы сугробов, на обнаженные ветром ребра гранита, на коленчатые деревянные трапы, сбегающие к заливу.
На рассвете она слышала разговор, короткий телефонный разговор, от которого захватило дух.
— Оперативного дежурного по штабу! — попросил женский голос.
— Соединяю! — сказала Аня с обычной своей четкой отрывистостью, с той военной точностью, которую выработала в себе за месяцы войны. Сотни разговоров каждый день проходили через нее. Но в этом женском голосе было что-то заставившее насторожиться, прислушаться к разговору.
— Слушает оперативный дежурный, капитан третьего ранга Семенов, — ответил утомленный голос.
Товарищ капитан третьего ранга, — звучал женский голос, как натянутая до отказа струна. — Простите за вопрос: есть сведения о капитан-лейтенанте Ларионове?
Наступила пауза. Холодная, недоуменная пауза. Аня сразу вся напряглась. Ларионов — командир «Громового». «Странный вопрос! — думала Аня. — Вопрос, который никогда бы не посмела задать по телефону».
— Кто говорит? — прозвучал голос дежурного, теперь уже отточенно настороженный.
— Говорит Ольга Крылова, — откликнулась женщина. И снова короткая пауза, только бормотали, шептали, звенели музыкой телефонные провода. Но когда дежурный ответил, его голос прозвучал уже не так строго официально.
— Никаких особых сведений, товарищ Крылова, — сказал дежурный.
— Умоляю вас, скажите мне одно: с Ларионовым ничего не случилось? — как будто рыдание прорвалось в женском голосе.
— Никаких новых сведений о капитан-лейтенанте Ларионове, — сказал дежурный с прежним выражением. — Простите, Ольга Петровна, это все, что могу вам сказать.
Дежурный повесил трубку, и на другом конце провода раздался легкий прерывистый вздох, трубка тоже легла на рычаг.
«Ольга Петровна Крылова, — думала Аня. — Машинистка из редакции, жена погибшего подводника. Красивая, видная собой, только слишком худая и бледная, слишком грустная всегда. Еще бы, она не спит по ночам. Это из ее окна сквозь щелки затемнения всегда пробивается свет по ночам».
Возвращаясь с дежурства, Аня всегда замечала эти чуть видные щелки, заставлявшие ныть сердце. Бедная, она снова не может спать, она, говорят, все ждет погибшего мужа. Ах, вот что, теперь, оказывается, Ольга Крылова интересуется командиром «Громового»!
Но сейчас Аню волновало иное. Волновал особый тон ответа дежурного. «О капитан-лейтенанте никаких новых сведений», — сказал дежурный. Значит, о других какие-то сведения есть! Кто-то убит, кто-то ранен.
И снова Аня ложилась и вставала, смотрела в окно, ходила из угла в угол, кипятила на электрической плитке невкусный чай...
Солнце так и не взошло из-за сопок, но небо над ними становилось все более прозрачно-зеленым и окна толпящихся на скалах домов светились, как золотые пластинки, когда «Громовой» вошел на рейд и стал медленно подходить к пирсу.
Быстрым шагом прошли со стороны полуэкипажа краснофлотцы с винтовками, с примкнутыми штыками, стали выстраиваться на пирсе. На пирсе собирался оркестр Дома флота, музыканты блестели ярко начищенными пастями медных труб.
А «Громовой» разворачивался в заливе, как всегда, осторожно подходил к высокой бревенчатой стенке, белеющей утоптанным снегом, блещущей сталью штыков и трубной медью.
Он возвращался с победой — испытанный североморский корабль! Издали не были видны его повреждения, он был, как всегда, стройный и легкий. Но вот он подошел ближе, и стало заметно, как почернели его борта, как сталь надстроек покрылась рябью пробоин, как тяжелый пластырь вспучивается у борта чуть повыше ватерлинии. А на рострах, между шлюпками и трубой, был распластан широкий военно-морской флаг. Аня знала: военно-морским флагом укрывают тела погибших в бою.
Но вот она увидела Михаила, вытянувшегося «смирно», во главе своих комендоров, под стволом носового орудия. Ане хотелось закричать от восторга, замахать платочком, но неприлично — потом все девушки в базе будут высмеивать: не удержалась в такой торжественный момент!
— Гляньте: краска-то на пушках совсем пожелтела, пузырями пошла, — сказала она.
Она сказала это женщине, стоящей рядом, но не получила ответа. Они стояли рядом уже давно, в самом конце пирса, за шеренгой краснофлотцев. Дальше штатских не пропускал дежурный старшина. Та женщина подошла со стороны редакции, сбежала по высоким мосткам, дыша порывисто, как после долгого бега.
Конечно, Аня сразу узнала ее: высокую, стройную, с бледными, худощавыми щеками, с густыми ресницами, оттеняющими серые глаза. Точно — это она, Ольга Крылова, с пепельными бабочками ресниц, бросающих тени на худощавые щеки. Но сейчас Аня лишь мельком взглянула на нее и снова смотрела вперед, вставала на цыпочки, тянулась через головы краснофлотцев в ту сторону, где уже швартовался «Громовой».
Трубными голосами пропет торжественный салют, и парадный трап лег на стенку с борта корабля. В рокоте барражирующих самолетов кто-то произносил речь. Потом на берег с борта корабля проплыли пять носилок с неподвижными, укрытыми флагами телами, и задрапированный кумачом грузовик медленно двинулся в гору, а вслед за ним оркестр и краснофлотцы полуэкипажа.
Потом группа штабных офицеров сошла с корабля на пирс. Впереди шел командующий, как всегда, стремительным шагом, заложив руки за спину, немного потупив свою большую голову в надвинутой на брови фуражке.
— Капитан-лейтенант Ларионов не с ними. На корабле остался, — дружески шепнула Аня молчаливой женщине рядом. Почувствовала к этой женщине теплую симпатию, видела в ней товарища по несчастью и счастью...
Когда пирс опустел и только мачты кораблей покачивались за обледенелым срезом, она пробралась к самой палубе «Громового».
Здесь стоял шум напряженной работы. Тут и там вспыхивало фиолетовое пламя электросварки, боцманская команда протирала палубу швабрами, комендоры возились у орудийных щитов, торпедисты — у широких, низко висящих над палубой труб своих аппаратов.
— Миша! — позвала Аня.
Ей казалось, что она позвала его совсем тихо, он в это время смотрел в глубину орудийного щита, но он, видно, ждал этого оклика, — сразу распрямился, его жесткое лицо просияло.
— Анюта! — только и произнес он и быстро пошел полубаком, исчез за надстройкой. И вот он уже стоит на пирсе рядом с ней, отвел ее в сторону, к забору, отгораживающему пирс от дороги, сжал ее руку своей широкой шершавой рукой, смотрит ей в глаза пристальным, ясным взглядом.
— Вот и вернулись мы, Аня! — сказал Старостин.
— Вот и вернулись, Миша, — задыхаясь, повторила она. — Ты на меня не смотри, я сегодня страшная, я всю ночь не спала... — Она хотела сказать совсем другое, но могла выговорить только эти будничные фразы. — Так убивалась за тебя, Миша. Кто это у вас погиб?
— Заместитель по политчасти погиб, старший лейтенант Снегирев... Любимый наш комиссар.
— Жалко-то как, Миша!
— Ты не знаешь, как нам его жалко! — быстро сказал Михаил. — И еще мой замочный погиб — Сергеев. Осколком убит наповал. И турбинисты Максаков и Глущенко. И торпедист Рунин. Баулина смыло за
