Арондел осекся, но быстро принял независимый вид и постарался поближе придвинуться к сюзерену.
Склоняясь на сторону графа, Ричард не участвовал в споре. Конечно же ему не хотелось подписывать эти гадкие листы, но, если пэры решат, что так нужно, он подпишет.
Взгляд короля задержался на мэре.
— Подойди сюда, милорд, — ласково подозвал он. — И дай свой славный меч.
Раздувшись от гордости, Уолуорс схватился за клинок и рукояткой вперед почтительно подал оружие.
— Вот, милорды, кому мы обязаны сегодняшним торжеством! — провозгласил Ричард. — Кто-нибудь может одолжить шлем?
Бошан Уорик, молча, снял с себя украшенный лебединой шеей шлем.
— Надень это, — кивнул мэру король.
— Но зачем, ваша милость?! — не смея верить своему счастью, воскликнул Уолуорс.
— В знак благодарности за оказанную тобой услугу я возвожу тебя в рыцарское достоинство. Стань на колени.
Уолуорс упал как подрубленный и принялся дрожащими руками напяливать шлем.
— За что мне такая честь? — жалко лепетал мэр, с трудом справляясь с железной застежкой. — У меня ведь даже нет необходимого состояния, я простой купец и живу торговлей…
Он не прибеднялся. Дворянство в Англии могло предоставить только земельное держание, а веселые дома были не в счет.
Король не без удовольствия шмякнул по его согбенной спине, оставив на светлом сукне кровяной отпечаток.
— Жалую тебя рыцарем и дарю манор с доходом в сто фунтов… Теперь можешь встать, сэр Уильям.
— Прими мои поздравления, сэр! — эрл Солсбери первым заключил в объятия новоиспеченного благородного рыцаря. — Англия никогда не забудет твой подвиг!.. Нам предстоит крепко потрудиться, — он элегантно перешел на буднично-доверительный тон. — Нужно без промедления огласить новый приказ короля. Дабы не нарушить привилегий и вольностей нашей столицы, я бы хотел обсудить с тобой проект.
Долго мудрить над текстом не представлялось возможным, но ошалевший от восторга Уолуорс и не думал цепляться к мелочам. Как было набросано на скорую руку, так и пустили без всяких поправок. Даже не заметили впопыхах, что употребили самый что ни есть голодранский термин: «королевский изменник».
Еще не закатилось солнце этого страшного дня, окрасившее небо над клеркенвельскими нивами в кричащий багрянец, а три олдермена, также удостоенные золотых шпор, уже читали на площадях и перекрестках:
— «Всякий, кто не принадлежит к лондонским уроженцам и кто не прожил в столице в течение целого года, должен немедленно оставить пределы города под страхом быть признанным королевским изменником и поплатиться головой…»
Приказ был оглашен и выслушан, никто не имел смелости его нарушить, и в ту же субботу весь пришлый люд удалился из города. Понуро брели, на ночь глядя, а в небесах над еще не остывшим закатом всходила луна, ущербленная с правого края.
Возле церкви святого Мартина прихожане обнаружили мертвое тело со следами жестоких побоев.
— Это же Безумная Гвен! — узнал кто-то, заглянув в прекрасное даже в смерти лицо.
— Бесовка!
— Невеста того самого Джона Правдивого!
— Не может быть!
— Да она сама говорила! Все подтвердят…
— Бедная слабоумная, упокой господь ее душу.
Приходский священник отказался похоронить деву в пределах кладбища, и сердобольные люди тайно зарыли бедняжку на Смитфилдском пустыре.
Быть может, где-то поблизости от того места, где упал с Златогривки Уот Тайлер.
«Красивая и прекрасная», — отзывались о ней неравнодушные к синонимическим парам менестрели. «Он скончался и умер», — звенели их вещие струны, прославляя повстанческого вождя.
Они не знали друг друга в жизни, Тайлер и Гвенделон. Нельзя говорить даже о мимолетном пересечении судеб, поскольку встреча не состоялась. Так, случайная морщинка на мертвых водах Леты.
И легенда не соединила их имена.
Зато кое-какие черты Черепичника Джона, ставшего оруженосцем, перенесли на Уота Тайлера-вождя. Достоверно о нем почти ничего не известно. Даже точное написание имени, прославленного в веках, до сих пор вызывает споры. Хронисты запечатлели его на трех языках и в нескольких вариантах. Писанная на официальном французском Петиция общин в Седьмом парламенте Ричарда Второго называет его «Wauter Tylere del Countes de Kant» («Уот Тайлер из графства Кент»).
«Walterus Teghelere de Essex» («Уолтер Тайлер из Эссекса»), — осталась запись присяжных Даунгэмфордской сотни, что в графстве Кент.
Есть еще латинская версия: «Walteri Tegheler», английская — «Wat Tighler of Maidston» («Уот Тайлер из Мейдстона»), и вновь по-французски — «Walter Tegheler de Essex», поминает мемсберийский монах.
Сияющая комета, явившись из тьмы, девять ночей всходила на горизонте, затмевая другие светила. Закончился девятый день, и она больше не появилась.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
ОГНЕННЫЙ САПОЖОК
…Король Вильгельм разослал по всей Англии судей и дал им предписание разведать, сколько акров земли в каждом поместье может быть обрабатываемо в год одним плугом и сколько нужно скота для запашки одного гида. Они были обязаны, сверх того, отобрать известия о годовом доходе городов, замков, селений, местечек, рек, болот, лесов и о числе вооруженных людей, находящихся в каждой местности. Эта опись была отправлена на хранение в Вестминстер в Королевскую казну.
Вождь убит и погиб — скорбь множит синонимы, его угасшие очи глядят на усмиренный Лондон с воротной башни моста, но живо восстание. Как выплеснулось наружу в маленьком городке, так и полыхает по деревням и сотням, подобно подземному жару, ползущему в торфяной толще. Где мощнее пласты, где суше перегнившие волоконца, там и вспыхнет.
Нескоро еще расползутся известия о смитфилдском злодействе. Даже не слезая с коня, больше тридцати миль не проскачешь за сутки. Масштабов восстания, зримых его границ не знают ни власти, ни тем более оторванные друг от друга вожаки крестьянской и городской бедноты. Карта в новинку, и не в обычае втыкать флажки. Но если мысленно прибегнуть к такой процедуре, то получится замкнутое пространство, очень похожее на сапожок. Его огненный контур охватит всю Англию. Шпора в Норфолке, носок в Девоне, подошва огибает почти все южное побережье. Так же вдоль берега (восточного) поднимается вверх линия голенища. И на западе она следует вдоль кромки залива до самого Глостера, где, круто взмывая на север, прожигает Уорик, Страффорд, Дерби, Ланкастер и Йорк. Лондон в пылающем кольце, воедино сливаются жгучие очаги восточного приморья, но, чем глубже внутрь, тем реже пламя — где полыхает, а где только тлеет. И письма летучие Джона Болла, как чайки, жмутся поближе к волнам.
