Аннелиза не знала, что значит «медитировать».
— Они так молятся, — растолковал Гюнтер.
— Молятся? Но какому Богу?
— Не все ли равно? Бог один.
Фрау Далюге не стала доискиваться. В конце концов нет ничего плохого в том, что сын сделался набожным. Она тоже посещала кирху по воскресеньям и жертвовала на благотворительные цели, не спрашивая пастора как иные дамы, зачтется ли это на небесах.
Перемены, происшедшие в мальчике, ее удивили и, пожалуй, встревожили. Во-первых, он заделался ревностным вегетарианцем. Вместо свинины с кислой капустой и тмином, которую обожал, ел теперь одни вареные овощи, орехи и какие-то семена. Огорчило другое. Эди, не сказав и полслова, продал гоночную яхту, а деньги послал своему черномазому гуру. Из дома исчезли ценные вещи: штучное охотничье оружие, золотой антикварный хронометр, подаренный покойным дедом, и огромный бивень мамонта, который привез Иоганн Кидин, русский партнер Гюнтера.
На все вопросы Эди твердил одно:
— Я хочу обрести просветление.
Он расстался со школьными приятелями, оставил Грету, с которой дружил много лет. Аннелиза видела в ней будущую невестку: скромная, работящая, из хорошей семьи.
На упрек матери Эдмунд цинично ответил стихами:
Не зная о том, что Шри Скандха требует от учеников полового воздержания, она была оскорблена медицинским термином.
И вообще сын стал груб, нетерпелив, вспыльчив. Стоило не так отозваться про его гуру, как он впадал в неистовство.
— Гуру все для меня! Он мой бог! Гуру будет сопровождать меня на пути к смерти!
Ну можно ли всерьез относиться к подобным заявлениям? «Гуру — бог»? Какая глупость! «На пути к смерти»?
Мальчик переживет этого возомнившего о себе эмигранта, о котором следует заявить в полицию. Вымогатель и аферист!
Звонить в полицию Гюнтер отсоветовал.
— Нам не нужна огласка. Или ты хочешь, чтобы все узнали, какой у нас сын? Его примут за сумасшедшего. Это мы с тобой знаем, что он просто неудавшийся поэт. Он же бредит стихами! «Путь к смерти», «моление пустоте» — это поэтические метафоры. Как можно молиться пустоте? Ничего, перебесится… Денег все равно не вернешь. Яхта обошлась мне в семьдесят тысяч марок, но он вправе распорядиться своей вещью по собственному усмотрению… Ты не считаешь?
Аннелиза привыкла во всем соглашаться с мужем.
Переходя со ступеньки на ступеньку альпийской горки в саду перед домом, она методично обрезала сухие стебельки на кустах своих любимых гортензий. В это лето они были особенно хороши: голубые, белые, фиолетовые, розовые. Шапки махровых соцветий радовали глаз. Над ними порхали мотыльки, жужжали пчелки и какая-то крохотная пичужка, напившись из струйки, сбегавшей по ноздреватым, декорированным мохом и папоротником камням, уютно устроилась на цветущей ветке.
Растения умиротворяют, успокаивают, отвлекают от грустных мыслей. Не так уж глуп Эди, что породнился с деревом. Конечно же, Гюнтер прав. Смешно принимать за чистую монету поэтические преувеличения. Нельзя породниться с каким-то там буком и уж тем более передать ему свою душу. Это просто стихи. Шиллер в своих балладах и не такое накручивал. Оживают мертвецы, рыба приносит со дна моря перстень… Милый вздор. Или взять «Ивиковы журавли»?
Заслышав телефонный звонок — трубка с антенной лежала на плетеном столике в глубине сада, — Аннелиза заспешила вниз, вспугивая пригревшихся на ступеньках ящериц. Оступившись, она чуть было не разбила глиняного садового гнома в красном колпаке.
«А гномы разве не поэтическая фантазия?» — осенило ее. Где-то она слыхала, что Клопшток тоже не отличался в юности особым благонравием. Наверное, все поэты такие. Сначала их не понимают, потом ставят памятники.
— Мама, это я! — услышала она родной голос. — Мама, гуру сказал, что я умру в следующую пятницу. У нас с тобой осталась одна неделя. Мы скоро увидимся: я хочу умереть дома.
— Эди! Что ты такое говоришь? Где ты, Эди?!
Но он уже дал отбой.
Фрау Далюге схватилась за сердце. Ей стало нехорошо. Опустившись в заскрипевшее под ней кресло, тоже плетеное, она разрыдалась, но когда схлынул первый приступ отчаяния, немного успокоилась и попробовала рассуждать здраво.
Откуда этот проклятый индиец знает, когда должен умереть ее дорогой единственный мальчик? Почему именно в пятницу? Как Иисус? Но они не веруют в Иисуса, молятся пустоте, смешивают кровь с соком деревьев. Эдмунд разговаривал вполне спокойно, может быть, немного экзальтированно, но он вообще такой. Ни горечи, ни печали она в его голосе не почувствовала. Таким тоном сообщают о самых будничных вещах, только не о смерти. Бред какой-то, не иначе. Или это у них шутка такая? Злой, бессердечный мальчишка!
Аннелиза решила позвонить мужу.
Вопреки ее ожиданию, Гюнтер воспринял сообщение исключительно серьезно.
— Откуда он звонил?
— Не знаю! Он ничего не сказал. Я спросила, но Эди уже повесил трубку.
— Дура! — вспылил генеральный директор I.G.Biotechnologie. — Сколько раз надо повторять, что все номера у нас автоматически записываются?
Она жалобно всхлипнула.
— Успокойся, Анхен, — в отличие от сына, который быстро впадал в агрессию, Гюнтер Далюге был отходчив, благодушен и жизнелюбив. Молоденькие шлюшки ничуть не мешали ему лелеять свою старушку. Он дорожил домашним уютом и покоем в семье. Поэтому и на выходки Эдмунда взирал сквозь пальцы. Но теперь, когда, кажется, дошло до крайности, пришла пора действовать со всей решительностью. — Я сейчас выезжаю и разберусь.
Когда его «мерседес» въехал в ворота, Аннелиза почти успокоилась. Раз в дело вмешался Гюнтер, все уладится.
Регистратор номеров — такие приборы производились на фабрике Зефкова вместе с подслушивающими устройствами — показал, что звонок был из Мюнстера. Оставалось лишь гадать, за каким чертом туда занесло Эди. Но что возьмешь с полоумного? Повезло им с сынком, ничего не скажешь.
— Что он еще говорил?
Аннелиза слово в слово повторила весь разговор.
— Значит, обещал приехать?
— Обещал. «Дома, говорит, хочу помереть».
— Что ж, давай подождем, но в полицию я все же сообщу.
— Ты же не хотел?
— Тогда не хотел, а сейчас хочу. Надо, понимаешь? Кто его знает, этого дурака! Такое может выкинуть!.. Нет, я обязательно позвоню. Пока не поздно… Лучше перестараться, чем потом всю жизнь себя грызть.
И он позвонил, но не в полицию Мюнстера, а в Мюнхен, в главное управление Федеральной разведывательной службы BND. Слишком поздно дошло до господина директора, в какие сети угодил его непутевый наследник. Ну йога, думал, какой-нибудь дзен-буддизм, на котором помешаны сопляки, а оно вон
