рецептов достижения мистического опьянения, раскрытия внутренней истины, полного самосознания. Данные института Гэллапа, основывающиеся на выборочных опросах, свидетельствуют о том, что каждый десятый занимается медитацией по рецептам дзен, йоги, тибетской тантры или персидского пророка Бахулы, особо чтимого среди черных мусульман. Кришнаиты, шиваиты, дианиты, арика-не — кого только нет… Последствия налицо. Бедняжку Пат терзали сексуальные духи Востока.
— Я дэви, Норман, помнишь меня? Я унесу тебя в небеса и ты забудешь обо всем на свете. Иди же скорей, иди! Я хочу тебя, Норман.
По-видимому, Норман, как и прочие, не особенно спешил в ее объятия. Уговоры сменились недвусмысленными угрозами.
— Импотент, идиот несчастный! Я так скручу тебя, что взвоешь! Ни одна баба больше не ляжет с тобой. Беги домой, дурачок, увидишь, как тебя встретят! Твоя истеричка жена узнает, наконец, как жить с мерином. Ты нуль без меня, букашка. Можешь узел завязать на своей поливалке. Для тебя все кончено, Норман. Ты понял, вонючка?
И Норман, и Малькольм, и десятки других, кого она тщетно призывала, могли оказаться на самом деле приличными людьми. Чего только не привидится в такой-то горячке. И психический сдвиг налицо. От хорошей жизни не ходят по крышам. Но Моркрофта не оставляло убеждение, ничем по сути не подкрепленное, что бредовое состояние Пат является прямым, пусть несколько и искаженным, отражением объективной действительности.
В хэппинингах О’Греди, о которых он узнал из расспросов, было намного больше бессмыслия, нежели в сумбурных выплесках нимфоманки, одержимой видениями. В них, как сказал бы Гамлет, присутствовала система.
С восходом солнца жар несколько спал, но распятая на кроватной раме Патриция продолжала метаться. Устав бороться со сном, Моркрофт, поменяв уже третью кассету, незаметно задремал, но и во сне видел себя сидящим возле капельницы у изголовья.
Исходившие от больной голоса больше не достигали его сознания, но их жадно впитывало недреманное око внутри, равно открытое звуку, цвету и запаху, и рассовывало по тайным ящичкам незримой картотеки.
Пробудился он с надсадно бьющимся сердцем от луча, бившего прямо в глаза сквозь жалюзи. Не сразу сообразил, где он и что с ним.
Патриция успокоилась, с лица ее схлынула воспаленная краска, запекшиеся губы едва шевелились. Она все еще говорила, но уже от себя самой и едва слышно. Чуждые голоса угомонились.
— Как удивительная сила, как присущая ей энергия тепла и света, как мощная вибрация танца жизни, как природа, из чрева которой выходят иллюзии, Майя есть великая шакти, мать творения, содержащая в себе самой первобытный зародыш, изначальное яйцо, объемлющее всю Вселенную, совокупную мысле- форму отца — сознания, проявляемую через посредство иллюзорной материи в качестве видимостей. Через посредство бесчисленных мириадов глаз и органов чувств созданий, через посредство бесчисленных мириадов микрокосмов…
Напряженно вслушиваясь в завораживающее бормотание, Моркрофт впитывал в себя безумие, воплощенное в слове и ритме, и ничего не понимал. Ясно одно: американская девчонка не может знать таких слов — «мысле-форма»! — и помнить не может этой велеречивой белиберды, напоминающей то ли молитву, то ли верлибр[14] свихнувшегося поэта. Но что-то грозное было в заунывном напеве: сила, мощь, какое-то колдовство, притягивающее и отталкивающее одновременно.
Он схватился за магнитофон: мотается ли пленка? Колесики исправно вершили неторопливое вращение, переливая слово в электронный сигнал.
Вечером, находясь у себя в офисе, агент секретной службы Соединенных Штатов Сэмюэль Б. Моркрофт выписал опорные существительные: сила, энергия, тепло, свет, вибрация, танец жизни, иллюзия, вселенная, яйцо (изначальное), зародыш (первобытный), мысле-форма, отец-сознание, материя (иллюзорная), микрокосм. Вместе с кодом «Мать — великая шакти» ввел это все в компьютерную память и послал запрос в библиотеку Конгресса.
Ответ поступил неожиданно скоро: «Тайные доктрины тибетской йоги: доктрина «Психического тепла» — доктрина «Иллюзорного тела» — доктрина «Состояния сновидений» — доктрина «Ясного света» — доктрина «Состояния после смерти» — доктрина «Перенесения сознания»… Индекс LS-071182… «Тибетская йога и тайные доктрины». Составитель, автор предисловия и комментариев В. И. Эванс-Венц, магистр искусств, доктор литературы, доктор наук, колледж Иисуса, Оксфорд. Книга III, часть 3, доктрина «Иллюзорного тела».
Пока одно к одному вязалось: иллюзорное тело, ясный свет, состояние сновидений, состояние после смерти и — Лига последнего откровения. Не выключая компьютер, он надел наушники, чтобы снова прослушать всю запись. Оказалось, проспал важный кусок.
«Вначале скажи молитву, приводящую к соединению с божественным гуру, — вливался в мозг шепот Патриции Кемпбелл. — Затем вообрази, что ты — это я, божественная посвященная Ваджра-Йогини. Смотри на меня, на мое обнаженное тело, на кожу мою лучезарно-красного цвета, сияющую ярче рубинов. Смотри на мое лицо и на руки мои, сжимающие волшебные орудия власти. Вот григук — секач, изогнутый месяцем на ущербе. Я поднимаю его высоко и быстрым ударом — смотри! — отсекаю все мысле-процессы в твоей голове. Теперь ты видишь мои налитые груди, следи, как медленно я приближаю к соскам человеческий череп, наполненный кровью. Это знак отречения от мира. Пей эту кровь, как вино, преисполнясь блаженством. Устремись взглядом на глаз у меня во лбу — всевидящий, всемогущий. Не сделай ошибки, иначе испепелит тебя огненный луч, что молнией вылетит из третьего ока йогини. Взгляни на тиару из пяти черепов на моем челе. Это пять из шести магических снадобий, мазь из кладбищенского праха одну исключая.
Видишь жезл на сгибе руки? Длинный жезл с нанизанными на нем головами? Это мужская мощь супруга и отца моего бодхисаттвы Херука. Мы всегда в единении, мужчина и женщина, огонь и влага, свет и тьма. Пади ниц предо мной: я начинаю танец. Обнаженная, в полном расцвете девственности на шестнадцатом году вечной жизни своей, неподвластной счету, я поднимаю правую ногу, касаясь другого колена стопой, и левой ногой попираю тебя, распростертый во прахе. Замерло твое сердце, остановилось дыхание, погасли глаза, но ты будешь слышать и помнить. Печень — обитель души — питает очаг в заколоченном доме. Я — дэви, ты — труп. Пламя мудрости, играя веселыми языками, объемлет меня немеркнущим ободом…»
Моркрофт испытал потрясение. Волей случая он прикоснулся к занавесу, быть может запретному, за которым скрывалась изнанка действительности, а то и вовсе иная действительность, куда не было допуска обычному человеку в здравом уме.
На сей раз опорные понятия не дали результата. Вновь поступила ссылка на «Доктрину психического тепла» как приблизительный источник. Практическое руководство — тибетский ксилограф — хранилось в монастыре «Тигровое логово» (Бутан), единственная копия — в институте Ни-ингпа (Беркли, Калифорния).
Дымовая завеса тибетского волшебства гасила путеводные огоньки. Размышляя о том, как добраться до преподобного Пола с его наркотиками, Моркрофт и не заметил, что утекли сквозь пальцы песчинки отмытого золота.
Вся иерархия секты была в ключевых словах, вырвавшихся у Патриции Кемпбелл в бреду. Но божественная дева закружила его в фантастическом танце, затмила очи кровавым туманом и увлекла на тропу, уводящую в непролазные дебри.
Хорошо еще, что у агента хватило ума опомниться и остановиться. Ему ли было тягаться с великими путешественниками и первопроходцами, светочами мысли, знатоками культур и языков? Здраво оценив свои скромные возможности, Моркрофт пришел к выводу, что Тибет ему не по зубам. Лучше и не начинать.
А ведь он был на правильном пути, разложив по полочкам герольдов и хлебодаров, распутных малькольмов и любострастных норманов, но, сделав лишь несколько робких шажков, свернул с дороги, завороженный видением краснокожей йогини.
