Высоцким на ТВ. Роман Григорьевич рассказывал, что Владимир Семенович «должен был сыграть на телевидении семь ролей Шекспира с Ритой Тереховой. В ту пору она была в совершенно уникальной форме... Начали работать. Но телевизионный начальник стал насмерть: мол, он никогда не покажет этого говна советским зрителям. Так нас разъединили... И играл другой хороший артист. Но этого единения и родственности душ между нами уже не было...»
А вот — одно интересное наблюдение и сравнение одновременно. Кинорежиссер Андрон Кончаловский вспоминает, как в начале 70-х годов молодой театральный режиссер- постановщик Роман Виктюк пригласил его и Андрея Тарковского на спектакль в Калинин: «Познакомились с режиссером. Молодой. Нервный. Горит одержимостью.
— Сейчас начнем, — сказал он.
Открылся занавес. Декорация довольно модерновая. Насчет героя запомнилось больше всего то, что он, кажется, был в кожаных джинсах. Тогда такие носил только Высоцкий, недавно женившийся на Марине Влади».
В критическо-аналитической статье Ольги Новиковой о творческих поисках Романа Виктюка читаем: «Наши специфические русско-советские беды при всей их тяжести — не исключительный случай, а концентрация зла. Это почувствовали некоторые крупные художники семидесятых годов (А. Тарковский, В. Высоцкий), уверовавшие не в «грядущие перемены», а в космос внутри человека, выстроившие свои художественные миры на философской основе, на осмыслении социальных конфликтов как частных случаев извечного поединка добра и зла, любви и ненависти.
Отсюда, с этой стороны нашей общественно-политической сцены, вышел Роман Виктюк со своей неуместной энергией страсти в пору всеобщей апатии. Ему не нужно было преодолевать либеральные иллюзии, потому что у него их не было изначально.
Виктюк — самый отъявленный западник».
И — далее «...«Мне вчера дали свободу — что я с ней делать буду?!» Этот пророческий вопрос Высоцкого оказался крайне актуальным для большинства деятелей литературы и искусства. Виктюк знал и знает, что делать со свободой. Он эстет в подлинном смысле слова, то есть сторонник полной свободы в выборе материала».
Роман Григорьевич Виктюк не любит распространяться о своем знакомстве с Владимиром Высоцким. Да и некогда ему этим заниматься.
Его захватили новые планы, идеи, постановки, он ищет пути их воплощения, он — на сцене, в театре, он живет и дышит этим...
P.S. В выпущенном издательством «Книга» в 1988 году, к 50-летию Владимира Высоцкого, сборнике его стихов, песен и воспоминаний о нем «Я, конечно, вернусь...», на странице 162, опубликовано фото листка из иностранного настольного календаря за 23 января. На самом листке — текст песни Владимира Семеновича «Слева бесы, справа бесы...», сверху него, по-английски, — адрес канадского знакомого Высоцкого Миши Аллена, и чуть правее — напоминание: «Позвонить Роману!» Все — автографы Высоцкого.
В предлагаемом ниже интервью Романа Григорьевича Виктюка американскому высоцковеду Марку Цыбульскому режиссер утверждает, что Высоцкий в календаре сделал для себя пометку, оставил напоминание, что должен позвонить именно ему, Виктюку. Возможно оно и так Стихотворение о бесах написано поэтом в январе 1979 года. День 23 января в этот год выпал на вторник На календарном же листке по-английски значится «пятница». Значит, календарь не за 1979-й и не за 80-й год.
Но именно в эти, последние годы своей жизни, Владимир Высоцкий довольно часто попадал в автомобильные аварии, бил свои иномарки, и с их ремонтом и покупкой запчастей к ним ему помогал другой Роман. Фамилия его — Фрумзон. Так что — не исключен планировавшийся звонок поэта именно Роману Фрумзону, а не Роману Григорьевичу Виктюку.
Марк Цыбульский, бравший у Романа Григорьевича это самое «высоцкое» интервью, тоже с осторожностью относится к утверждению Виктюка насчет пометки о телефонном звонке поэта именно ему. На Интернет-форуме «О Высоцком», где пользователи комментируют его интервью с театральным режиссером, Марк пишет: «Что касается «позвонить Роману»... На роль «Романа» вполне претендует Роман Гофман, приятель Высоцкого, живущий в Торонто. Учитывая, что на том же календарном листке, где справа «позвонить Роману», слева записан адрес торонтчанина Миши Аллена, Гофман имеет больше прав, чем остальные, полагать себя «тем самым Романом». Но режиссер утверждает — поверим ему!
Марк Цыбульский: — Вы были одним из очень немногих режиссеров, которые включали песни Высоцкого в свои постановки еще в 1970-е годы...
Роман Виктюю — В самый первый раз я включил песню Высоцкого в свою постановку в Одесском русском драматическом театре. «Где твои семнадцать лет? — На Большом Каретном!» Она проходила через весь спектакль, звучала там несколько раз. Это было немыслимо, но имело бешеный успех. На этот спектакль было невозможно попасть, поверьте мне! Это была пьеса Льва Корсунского об алкоголиках. Названия я не помню, это было в 1977 году, слишком много лет прошло...
М. Ц: Высоцкий сделал запись специально для этой постановки?
Р. В.: Нет, это запись с парижской пластинки, мне Сева Абдулов передал эту пленку. В Советском Союзе та запись еще практически не была известна. Помню, Сережа Соловьев смотрел этот спектакль и не мог понять, как мне удалось вставить песню Высоцкого, и как ее не вырезали. А ее не только не вырезали — она стала лейтмотивом всего спектакля.
М. Ц: Следующей Вашей постановкой с песнями Высоцкого, как я понимаю, была пьеса М. Рощина «Муж и жена»?
Р. В.: Там было шесть его песен. «Дом хрустальный на горе для нее...», других не помню. Вот для этой постановки Высоцкий специально напел кассету и передал мне. Все песни исполнил в спектакле Сева Абдулов.
А Олег Николаевич (Ефремов. — М. Ц.) так испугался, что в спектакле будут песни Высоцкого... И в афише уже там, где бутафоры, помощники режиссера, было написано: «Песня Высоцкого». Не песни, а песня. Я об этом рассказывал, Ефремов мне однажды позвонил и сказал: «Этого не может быть!» Я показал ему потом афишу. И он замолчал.
Это, должен Вам сказать, было первое упоминание фамилии Высоцкого на мхатовской афише. После этого он получил право ездить по стране, потому что МХАТ — академический театр, и он был там обозначен. Поверьте, с моей стороны это был поступок непростой.
В этом было и некоторое безумие с моей стороны. В этом есть мое счастье Я знаете, сколько таких вещей вытворял! Я даже однажды в Ленинграде посмел в пьесе Гольдони... Там выходил артист и перед первым актом читал отрывок из «Голоса из хора» Синявского, а перед вторым актом он читал отрывок из Нобелевской речи Солженицына. Пятнадцать или двадцать минут такого текста, — и цитадель революции все это съела. Съела, потому что не поняла ни-че-го! Только один старенький человек ко мне подошел после спектакля и сказал: «Вы понимаете, что Вы сделали?» Я говорю: «Да, я понимаю». Он мне поцеловал руку и ушел. Потом, когда я Синявскому это рассказывал, он просто плакал.
Возвращаясь к Высоцкому, могу сказать, что он был просто поражен, что его песни вошли в спектакль. Мы встретились у Севы, он все говорил: «Этого не может быть!» Но это было.
М. Ц.: А в свои спектакли Вы Высоцкого не приглашали?
Р. В.: Я хотел протащить его на телевидение. Я придумал такую постановку «Мне от любви покоя не найти», где он в постановке с Тереховой должен был сыграть шесть ролей Шекспира. Ну, конечно, ничего не вышло. Лапин сказал: «Кого угодно, но не Высоцкого». Это было бесполезно и пробовать...
М. Ц.: Вы по жизни часто общались с Высоцким?
Р. В.: Мы дружили с Севой Абдуловым, так что у него мы встречались частенько. Однажды Юрий Александрович Завадский даже попросил меня, чтобы я его привел к Абдуловым, когда там будет Володя. И это был замечательный вечер!
М. Ц.: А позднее Вы использовали в своих постановках песни Высоцкого?
Р. В.: Да, конечно. Но это уже все было просто. Это уже были другие времена. Это уже было — «пожалуйста».
М. Ц.: Какое Ваше мнение о Высоцком-актере?
