Думаю, что любой, даже не искушенный в поэзии читатель, еще не дочитав последний текст, интуитивно почувствовал разницу между ним и двумя предыдущими. Вероятно, вначале его поразит однотонность третьей песни после многоцветья первых двух. Есть нюансы, которые не всегда поддаются анализу, но некоторые сразу же фиксируют подсознательно (в особенности, когда возникает возможность не просто прочитать слова, но воспринять их комплексно с мелодией и авторским исполнением). Скажу лишь о том, что лежит на поверхности и хорошо видно невооруженным взглядом.
Обе песни Высоцкого свидетельствуют о блестящем умении автора мгновенно создать конфликтную ситуацию, с тем, чтобы в течение каких-нибудь полутора-двух минут успеть довести ее до высшего напряжения. У Розенбаума — лишь имитация конфликта, которого на самом деле нет и в зародыше. У Высоцкого ярко запечатлено эмоционально-психологическое состояние персонажей: бурное переживание по поводу ущемленного самолюбия, азартность при доказательствах собственного «благородства», стремление любой ценой вновь обрести потерянное достоинство. У Розенбаума — полнейшая безликость персонажа. У Высоцкого — неостановимый водопад излияния страстей, у Розенбаума — нудное, мелочное ворчание. Короче: варварские герои Высоцкого ведут игру на крупный счет, а герой Розенбаума — на жалкие копейки.
Но это еще не все. У двух авторов есть совпадающие детали. Но посмотрите, какую разную образно- смысловую функцию они выполняют! Персонажи Высоцкого темпераментно любят своих легковерных подруг, поэтому слово «стерва» хотя и звучит у них вульгарно, но не совсем в прямом смысле. Синонимически это могло бы прозвучать и таю «Ах ты, подлая!», то есть как ругательство, но ругательство в духе блатной ласки. Герой же Розенбаума ненавидит свою подругу, и слово «стерва» имеет у него прямой, унижающий смысл, то есть звучит как банальная уличная брань. Отсюда и другие мнимо совпадающие детали. Например, персонаж Высоцкого хочет свою подругу «зарыть», а персонаж Розенбаума — «закопать». Но в первом случае блатарь хочет зарыть подругу в собственной душе и залить цементом, «чтобы не разрыть», то есть — просто забыть, вычеркнуть из сердца и памяти, а во втором — вполне реально убить и закопать где-нибудь подальше, «чтобы после смерти ты не пахла мне». Откуда такая ненависть, породившая не совсем пикантно пахнущую строку? Да ниоткуда. Впрочем, какое-то объяснение все же есть: «Ославила ты, тварь, меня в народе». За что ославила, как ославила? Непонятно. Просто ославила, и все. Зато очень даже понятно, что герой Розенбаума — сутенер («Я б убил тебя давно, да денег мало»), и терпит свою подругу только потому, что та содержит его. Для зажигательных персонажей Высоцкого такая ситуация просто не мыслима! Они живут по другим моральным законам и с душевной щедростью заваливают своих возлюбленных пусть и краденым, но всем тем ассортиментом, который перечислен в песне «Красное, зеленое». Буйные скандалы из-за «водки», «коньяка», «подбритой брови», «синего берета» — это непосредственный взрыв чувств по поводу возможной измены. Они идут на риск (на «дело», в тюрьму) ради них и покидают своих неблагодарных подруг с подобающим блатным шиком, за которым угадывается сохраненное достоинство: «А ну тебя, патлатую, тебя саму и мать твою! Живи себе как хочешь — я уехал навсегда!», «Скажешь мне: «Прости!», а я плевать не захочу!» Это — живые люди, испытавшие на прочность свой непутевый характер. Блатарь же Розенбаума — продукт давно надоевшего образного клише (неудачник, человек со слабым характером и волей, подлец, трус, нытик и т. д.), и потому он зауряден, и даже — ничтожен!
Что же касается «технической» стороны, то есть звуковой организации текста, то песни Высоцкого и Розенбаума вообще не сопоставимы. Отборный «зубастый» язык Высоцкого поразительно смягчается двумя компонентами: открытым юмором и подспудным лиризмом. Когда персонаж песни «Что же ты, зараза», свирепея от ревности, говорит своей подруге, что «супротив товарищей» он возражать не станет, то это действительно смешно, так как понятие «ревность» моментально приобретает парадоксальный характер. Когда же персонаж Розенбаума говорит своей подруге: «Надоело мне с тобою объясняться — даже кошки во дворе тебя боятся», то это нисколько не смешно, потому что упрек брошен как горсть песка — без сюжетно-психологического обоснования, но с большой претензией на юмор...
Вероятно, я слишком много говорю об этих трех песнях. Но не слишком ли долго мы о подобных песнях вообще не говорили? Или говорили скороговоркой? Или — с прокурорскими интонациями? А ведь в некоторых героях раннего творчества Высоцкого, как заметил Л. Анненский, отчетливо проглядываются бунтари его будущих серьезных песен. Эти бунтари могли появиться только потому, что их неприкаянные предшественники, несмотря на цинизм и бурную распущенность, искренно и упорно сопротивлялись бытовому гнету... Что же касается Розенбаума, то в своих зрелых песнях он не достиг высот Высоцкого не только по причине более скромного дарования, но и по причине другой закваски, другого творческого опыта: ему, в сущности, не от чего было оттолкнуться... Вот почему многих верных поклонников Высоцкого раздражает не только прежний, но и новый, «гражданский» Розенбаум: он кажется им таким же фальшивым, как и в ранних песнях.
Итак, Высоцкому нечего было отрекаться от старых песен. Он и не отрекался — принципиально пел их до конца жизни...» В отличие от Розенбаума, добавим от себя. Хотя в последние годы Александр Яковлевич тоже поет свой «блатняк» на концертах довольно часто...
Автор намеренно привел такой большой отрывок из исследования— чтобы читатель действительно и по-настоящему убедился в верности слов Н. Шафера. Одна только оговорка: работа эта, посвященная «блатным песням» Владимира Высоцкого, была написана автором в 1989 году. А с той поры много воды утекло... Но как бы там ни было, основные каноны и выводы, сделанные Н. Шафером, остались верны, неизменны и даже более актуальны, чем тогда, в 89-м... Это касается критического разбора песен Высоцкого и Розенбаума.
И все же... Что бы ни писали тогда, 20 и более лет назад, критики, не все их доводы пережили время. Сегодня многие из тех, нещадно ругаемых, «блатных» песен Александра Розенбаума действительно стали классикой жанра. В этой связи примечателен случай, рассказанный Валерием Приемыховым. Актер вспомнил, как на съемках одного из фильмов нужно было исполнить какую-нибудь «классическую» уркаганскую песню. Съемочная группа направилась в Бутырскую тюрьму. Приемыхова с товарищами провели по множеству камер, где он беседовал с арестантами. Каково же было удивление артиста: практически никто из обитателей камер не знал ни одной настоящей лагерной песни! Пели в основном Высоцкого, Розенбаума или какую-нибудь современную низкопробную «блатоту». Это же о чем-то говорит? Время отсеяло фальшивые песни. «Нельзя обмануть народ!» — пел Александр Яковлевич.
Значит, правильно пел!
Розенбаум: «Артист, композитор, поэт, кинорежиссер, художник— всю свою жизнь рвется из жил, как
