по ступеням славы», имеющей претенциозный подзаголовок «Самая полная биография великой певицы»: «Благодаря своим приятелям с радио (??? — А.П.) Пугачева стала вхожа в Театр на Таганке. Там она пересмотрела чуть ли не весь репертуар, а также была введена в тамошнюю тусовку. Она общалась с Владимиром Высоцким, Борисом Хмельницким и другими ведущими артистами театра, которые относились к ней как к товарищу. Был момент, когда Высоцкий пристроил ее в один из спектаклей — Пугачева сыграла крохотную роль в массовке, продефилировала по сцене из одного конца в другой. Однако никакого романа между нею и Высоцким не было и в помине».
О более близких и дружеских отношениях между Владимиром Высоцким и Аллой Пугачевой мы еще поговорим, а сейчас — о творческом пересечении судеб певцов и артистов.
Алексей Беляков, автор романа-биографии «Алла, Аллочка, Алла Борисовна», тоже упоминает в своей книге о знакомстве Пугачевой с Таганкой и Владимиром Высоцким: «Вся компания часто собиралась в Театре на Таганке — тогдашнем клубе либеральной интеллигенции, этакой большой «московской кухне». Аллу, разумеется, брали с собой.
«Она ходила туда не столько из-за того, что ее привлекали смелые по тем временам беседы о политике и роли художника в жизни общества, — вспоминает Ирина Полубояринова, давняя знакомая Аллы Пугачевой, которая училась с ней в одной школе, только на несколько классов старше, — сколько потому, что Аллу безумно влек мир театральной богемы. Эти пьянки ночи напролет, полуистеричные декламации стихов Маяковского и Пастернака и песни — в одиночку, хором — до крика».
Аллу волновал и сам театр, а Таганка... Стоит ли лишний раз навязчиво напоминать, каков был статус любимовской Таганки в 60-е? Обаятельный молодой бонвиван Боря Хмельницкий по просьбе Аллы давал ей контрамарки, и она пересмотрела весь модный репертуар театра, щурясь в последних рядах (очки были выброшены из жизни, как некогда и коса- селедка).
Главным героем тех шумных посиделок на Таганке часто становился Высоцкий. Друг другу их представил Гера Соловьев, тоже непременный участник этих собраний. (Вот вам еще одна версия знакомства Пугачевой и Высоцкого. — А Я.) Алла познакомилась с Высоцким не без внутреннего трепета: тот уже был известным артистом, и, — самое главное, — прохрипел по всей стране своими песнями, которые звучали на магнитофонах чуть ли не в каждом доме...
Алла тогда часто говорила, что на самом деле мечтает не об эстраде, а о театре.
«Из меня получится великолепная комедийная актриса», — уверяла она.
Алла упрашивала Высоцкого, чтобы тот помог ей подыскать хоть какую-нибудь — пусть самую скромную — роль. Самое забавное, что тот отчасти поспособствовал воплощению ее мечты. Он договорился, что в одном из спектаклей Пугачева будет участвовать в качестве статистки. Вся «роль» Аллы заключалась в том, что в какой-то массовке она просто продефилировала по сцене...»
Но наиболее интересным представляется услышать историю знакомства певицы с Владимиром Высоцким и рассказ о своем театральном дебюте из уст самой Примадонны: «...Он всегда был для меня Владимиром Семеновичем, — вспоминала Пугачева, выступая 25 января 1991 года на вечере в Театре на Таганке, посвященном 53-й годовщине со дня рождения поэта. — ...Мы встречались в одном доме, у нашего общего знакомого. Я была тогда никто, так, девочка лет семнадцати. Я садилась за пианино, играла, Владимиру Семеновичу нравилось. Там бывали разные люди: космонавты бывали, ученые, Гагарин был... А я со всеми фотографировалась. Вот так вот: хозяин в центре сидит, слева, скажем, Гагарин, справа — я. Или: хозяин в центре, Высоцкий слева, справа я. И, поскольку я была никем, меня на всех фотографиях отрезали... Теперь жалеют... Бывал в той компании и Боря Хмельницкий, и я даже стояла на этой сцене. В «Антимирах», как сейчас помню... Мы тогда крепко поддавали... И вот мы всей компанией приехали в театр. Любимова тогда не было... Нам не хотелось расставаться, и мы все вместе, как пришли, так и вышли на сцену...»
С годами их общая компания как-то сама собой распалась, точнее — трансформировалась, и Пугачева с Высоцким обменивались лишь взаимными и шутливыми приветствиями — при встречах ли, через общих друзей или знакомых...
Но вернемся в конец 60-х годов.
Наверняка, многим читателям, слушателям и зрителям знакомо имя Алексея Ольгина.
Ольгин — профессиональный литератор, член Союза писателей России, автор известных в 60—70-е годы эстрадных шлягеров «Топ... топ... (первые шаги)», «Человек из дома вышел», «Лишь бы день начинался и кончался тобой». Последние годы живет в Финляндии, в северном городке Соданюоля, как он сам говорит, с «видом на жительство, и на тундру, на все финское», пишет короткие юмористические рассказы. У Алексея Ольгина вышло уже три книги, его проза опубликована в новом номере альманаха «Иные берега» (издается Объединением русскоязычных литераторов Финляндии). Его новый рассказ — документальный, о редакции популярной некогда радиопрограммы «С добрым утром!».
«В московской редакции «С добрым утром!» в 60-е годы было шумно и весело. В одной из комнат во всю стену висела таблица с результатами народного голосования. А под таблицей — несколько мешков, набитых письмами радиослушателей — проводился конкурс на «Лучшую песню года».
Приходили и уходили авторы и исполнители, приносили новые песни, надеясь «прозвучать» в одной из ближайших передач... Здесь в ту жизнерадостную пору бывали все: Д Тухманов, А. Колкер, С. Пожлаков, О. Иванов, В. Дмитриев, Кристаллинская и Клемент, Хиль и Кобзон, Пьеха и Пархоменко.
Ведь в те дни передача «С добрым утром!» была центром песенной культуры. Прозвучать в ней считалось делом престижным, равноценным признанию, это давало право работать профессионально... А за пределами редакции звучали совсем иные песни, совсем другого автора.
— Все на редсовет! — возгласил музыкальный редактор В. Вейс (по совместительству — композитор Савельев), и в возбуждении прошелся по редакционным столам, как школьник на большой перемене. — Будем слушать Высоцкого!
В кабинет главного редактора В. Аленина тихо, боком вошел Высоцкий, исподлобья, настороженно обвел взглядом большую компанию, и, как бы удивляясь тому, что происходит (а это было его первое официальное посещение редакции), неуверенно высвободил из потертого дермантинового футляра гитару.
— Что спеть? — спросил он, ни к кому не обращаясь и настраивая инструмент.
— Наверное, лучше бы из кинофильма «Вертикаль», это надежней, это может пройти в эфир, — сказал Главный, человек добрый, но, как и все зависимые от начальства люди, крайне осмотрительный. — А то неизвестно, как посмотрят — «там», — и он выразительно ткнул пальцем в потолок.
Редакции очень не хотелось отстать от времени, и даже быть впереди...
Но, словно черт ладана, страшились «ругательных» писем в свой адрес от слушателей (все поступающие на Радио письма фиксировались независимо от самих редакций, и были предметом суровых разборов у «самого Главного»).
Высоцкий пел «Скалолазочку», потом «Песню о друге»... А в это время члены редкомиссии, незаметно для певца переглядываясь, беззвучным образом составили «общее мнение»... Похоже, едва пригласив официально непризнанного и опального Высоцкого, редакция тут же испугалась собственной смелости. Но сказать певцу прямо, что он пришел напрасно, не хватило духа. А, может быть, сотрудникам просто захотелось посмотреть на живого, без грима, Высоцкого, ибо велика была его слава. Подло, конечно, но — понятно.
— Пожалуй, хватит... — сказал Высоцкий, почуяв настрой редсовета.
Наступила долгая неловкая пауза. Тишина. Никто не решался высказаться, вернее, произнести слова, необходимые в этой фальшивой ситуации.
— А нельзя ли убрать басок? — встав во весь свой рост, вкрадчиво спросил Главный, и выбросил так же по-ленински одну руку вперед, а вторую заложил в карман брюк, — понимаете, звучит немного грубовато...
— Нет, нельзя! Это мое, это свойственно мне! — резко ответил Высоцкий.
Снова пауза.
— Но я не слышу здесь музыки! — неумело спасая положение, выпалил второй музыкальный редактор Р. Гуценок (по совместительству— композитор Майоров), вечно состоявший «на подхвате».
— Как?! — воскликнул Высоцкий, растерявшись от неожиданной глупости, — я вам фонограмму из фильма принесу!
