Приятное
Работа
“Реальность”
Хорошая
Запоздалое
Неприятное
Травма
Боль
Плохая
Для объяснения данной схемы давайте рассмотрим случай кислородного голода15. Обычно мы не задумываемся о своем дыхании. Мы не осознаем его и относимся к нему с безразличием. Давайте предположим, что мы находимся в заполненной людьми комнате и воздух постепенно становится все более и более спертым, но так незаметно, что мысль о духоте не переступает порога нашего сознания и организм не испытывает трудностей в приспособлении к ней. Если затем мы выйдем на свежий воздух, то сразу же почувствуем разницу и отметим, как легко стало дышать. Вернувшись в комнату, мы ощутим духоту. После этого мы сможем вспомнить и сравнить ощущения чистого и загрязненного воздуха (принцип удовольствия/боли).
Травматической эффект подавления или фрустрации, пережитых в детстве, приводит людей к скороспелому заключению, что ребенок не должен испытывать лишений в ходе воспитания. Однако дети, взращенные согласно такой политике, на поверку оказываются не менее нервозными. Они выказывают типичные симптомы невротического характера, не способны выносить фрустрацию и настолько испорчены, что даже небольшая задержка вознаграждения приводит к травме. Когда им не удается тотчас же получить то, чего им хочется, они прибегают к методу плача, который доведен у них до совершенства. Такие дети расстраиваются по пустякам и считают свою мать (как будет вскоре показано) «плохой» матерью, ведьмой.
Исходя из этого мы полагаем, что ребенок должен воспитываться на основе того, что Фрейд обозначил как «принцип реальности», принцип, говорящий «да» вознаграждению и вместе с тем требующий от ребенка способности переносить «подвешенное состояние» отсрочки16. Он должен быть готов к тому, чтобы проделать некоторую работу ради вознаграждения, и это должно быть нечто большее, нежели скороговоркой сказанное «спасибо».
Немедленное вознаграждение не способствует развитию памяти. «Хорошая» мать — это не та, что спешит сразу исполнить все требования ребенка, а та, что вынуждает ребенка к отсрочке, к неопределенности. Хорошая мать, представленная в волшебных сказках доброй феей, всегда исполняет необычные желания.
Если я и поместил принцип удовольствия в первую колонку, то сделал это лишь потому, что с теоретической точки зрения его место именно там, но обычно в случае незамедлительного вознаграждения (без сознательного напряжения) это удовольствие настолько незначительно, что остается практически незамеченным.
Что касается социального аспекта принципа боли/удовольствия, то вполне может оказаться, что представители привилегированных классов реже испытывают боль, чем представители рабочих классов, но живут они подобно испорченным детям (удовлетворение их природных нужд не заставляет долго себя ждать) и не чувствуют напряжения или неопределенности (устранение которой приносит счастье), заменяя их суррогатами, искусственно вызываемыми с помощью таких средств как азартные игры или употребление наркотиков. Выигрыш или проигрыш, фрустрация и вознаграждение, связанные с потреблением наркотиков, провоцируют ощущения боли и псевдосчастья. Такое отсутствие счастья — реальный факт, хотя в среде беднейших классов бытует представление о жизни богатых как о блестящей и романтичной. Ужин, который может казаться биржевому маклеру лишь скучной обязанностью, подвергающей опасности его печень, для клерка будет событием, которое он запомнит на всю жизнь. Но это переживание сохранит свой блеск лишь при условии, что окажется единственным такого рода. Клерк, попавший в привилегированные круги, вскоре также свыкнется со своим новым образом жизни, как и его бывший босс, и так же найдет ее пресной (биологическая саморегуляция).
Я надеюсь, что прояснил одну вещь: настоящее вознаграждение требует определенного напряжения. Когда напряжение слишком возрастает, тогда (в соответствии с законом диалектики) количество переходит в качество, удовольствие становится болью, объятия — костоломством, поцелуй — укусом, ласка — ударом. При обратном процессе, когда напряжение снижается, чувство неудовольствия сменяется удовольствием. Это и есть то состояние, которое мы называем счастьем.
* * *
Исправив наше первоначальное замечание, касающееся того, когда людям «хорошо», а когда «плохо» (в связи с вознаграждением и фрустрацией), мы должны теперь задаться вопросом: почему же мы так редко переживаем чувства «хорошего» и «плохого» в качестве реакций. Что заставляет ребенка говорить «мама плохая» вместо того, чтобы просто сказать «мне плохо»? Для того чтобы понять это, нам придется заняться процессом проецирования, который играет большую роль в формировании нашего склада ума и важность которого не может быть переоценена.
Находясь в кинотеатре, мы видим перед собой белый экран; позади нас находится машина под названием проектор, сквозь которую движутся полоски целлулоида, называемые пленкой. Мы редко видим эти пленки, и, когда кино нам нравится, мы, естественно, о них и не вспоминаем. То, на что мы смотрим и от чего получаем удовольствие — это проецируемый фильм, картинка, появляющаяся на экране. То же самое происходит, когда ребенок или взрослый осуществляют проекцию. Ребенок, неспособный отличить свои реакции от того, что их вызвало, не чувствует себя просто хорошо или плохо; он скорее склонен к тому, чтобы выставлять мать в хорошем либо дурном свете. От такого рода проекции берут свое начало два феномена: амбивалентность и этика.
Мы уже выяснили, что всякое крайнее поведение, хорошее и плохое, может и должно быть запомнено. Ребенок, сильно пораженный хорошими и плохими поступками матери, обязательно запоминает их. Они не становятся изолированными сущностями в детской памяти, но образуют обширные целостности, составленные по принципу близости. Вместо хаотической массы воспоминаний у ребенка формируются две их «группы»: сцены с хорошей и плохой матерью. Эти две группы кристаллизуются в образы: хорошей матери (феи) и плохой матери (ведьмы). Когда на передний план выходит хорошая мать, плохая ведьма отступает на задний и наоборот.
Порою обе матери присутствуют в сознании одновременно, и тогда ребенка раздирают противоречивые
