Аксенов

Ревел изо всех лошадиных
                                                   сил
Скоростной пассажирский
                                               «ИЛ».
Блестел на солнце гигант —
                                                 стрекоза,
Скрывалась из глаз Казань.
Уже промелькнул и остался
                                                   вдали
Кусочек знакомой земли.
А дальше, срывая у тучи клок,
Пилот повернул на восток.
Мы вынули карту:
                                       — Давай поглядим.
Как много еще городов
                                       впереди…
На тысячи верст от родного
                                                   Кремля
раскинулась наша земля.
И мы, ощущая в кармане
                                           диплом,
Подумали вместе о том,
Что труд наш свободный
                                      вольется вот-вот
В героику новых работ.
И это не шутка, не миф,
                                                 не пустяк:
Сады на Чукотке зашелестят,
И с радостным свистом
                                          московский экспресс
Прорежет колымский лес.
И мы, молодые солдаты труда,
Построим в тайге города,
Со сталинским планом
                                               и песней в душе
Заставим весь край хорошеть.

«Комсомолец Татарии» вывешивали и в университете.

— Забавно, — рассказывала Галина Котельникова, — я стою у стенда и слышу, как один студент читает вслух: «И мы, ощущая в кармане диплом…», а другой говорит: а я, черт возьми, в своем кармане ничего не ощущаю — у кого бы рупь стрельнуть…

Надо сказать, что это стихотворение отличается от напечатанных рядом «собратьев» образностью, живостью, динамикой. Другие же состоят из клише. Такая была эпоха — пятилетки стандартных искр…

Студент Егоров завершает стихотворение так:

Поешь ты, радость не тая,
О Родине чудесной.
— И как не петь? Вся жизнь твоя
прекрасна словно песня!

А вот финал у третьего призера — Е. Иванова:

Мы пойдем на стройки и заводы,
Перед нами светлый путь лежит.
Молодежь великого народа,
Будущее нам принадлежит!

Спустя годы Аксенов назвал свои стихи «совершенно дурацкими», хотя и был за них премирован деньгами, которые спустил с друзьями в кабаке.

Само собой, это полудетское стихотворение, в котором лишь при старании можно уловить отзвуки любимого автором джаза, не было звездным билетом. Но разве нельзя его считать попыткой занять очередь к таинственному шарманщику, из мешка которого их вытягивают?.. Причем — очень немногие. Получая шанс на место в экспрессе, летящем к пикам славы.

Через четыре года после первой публикации и за три — до решительного шага Аксенова к успеху — в 1956-м — в Казань вернулся его отец Павел Васильевич. Ночью, в общем вагоне, с попутчиком — татарским поэтом Будайли. С вокзала они пошли к поэту домой. Пешком — ибо не знали, вправе ли ехать на трамвае. А к Будайли — потому, что Павел Васильевич не был уверен, что его примут дома.

Внезапность его появления на улице Карла Маркса, невероятная одежда и обувь; многократно латанный необъятный мешок, полный неожиданных предметов, нежная встреча с сестрой и фактически незнакомым сыном… Всё это прекрасно описано в рассказе «Зеница ока». Там же говорится о деревянной раскладушке, на которой спал Василий, заходя на Карла Маркса. Той, которой телевидение щедро отмерило минуту славы, повествуя о юноше, спящем на скрипучем ложе под столом… И верно — комнатка была махонькая, а Василий — уже большой. Так что, лежа на раскладушке, и впрямь частично оказывался под столом, что очень его забавляло.

С этой раскладушки он и встал навстречу отцу, с которым они стали друзьями.

Трудно сказать, был ли студент Аксенов в институте на хорошем счету. Он вспоминает об учебе скупо, делая акцент в основном на «студенческой жизни» — как по пивным «таскался в связанном сокурсницей шарфе цветов русского флага», как подчас в голову приходили дерзкие идеи, типа — устроить у храма Спаса на Крови митинг в поддержку венгерского восстания 1956 года. Впрочем, рисковое дело не состоялось.

«Я вспомнил весну 56-го и „школу“ на площади Льва Толстого, арендованную под полуподпольные танцы, — писал он годы спустя. — Никто тогда толком не знал, как „бацать стилем“, но вдруг появились два парня из Штатов, сыновья дипломатов; они знали. Эти „штатники“ плясали в центре зала, а толпа копировала их движения. „Шухер!“ — крикнул кто-то… Появилась комсомольская дружина[39]. Оркестр немедленно перешел на „Молдовеняску“ [40]. Дружина удалилась, и опять пошел „стиль“».

Впрочем, жизнь в Ленинграде была полна и других событий. Например — драк. По одиночке — из-за барышень. Или группа на группу. А то и курс на курс! Как-то Каменноостровский (тогда Кировский) проспект был перекрыт гигантским побоищем горного факультета университета и мединститута, где учился Василий.