— Посмотрим, — ответил Геннадий. — По обстановке.
Я заметил, что лицо его было такое бледное, что даже казалось синюшным. Интересно, а какое было лицо у меня в ту минуту?
Я приблизился к Леве, набиравшему номер, и положил ему руку на плечо.
— Привет, Лева, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
Он резко обернулся, и на лице его отразился такой ужас, что я сразу окончательно понял — Хельга не соврала, и мы обратились «по адресу»…
— Тысячу лет мы с тобой не виделись, — выдавил я из себя.
— Да, — ответил Лева, пораженный неожиданной встречей.
Он повесил трубку и повернулся ко мне всем корпусом.
Он сделал над собой усилие и принужденно улыбнулся. Он заставил себя поверить в то, что наша встреча сейчас — простая случайность. Мы поговорим по-товарищески пять минут, а потом расстанемся.
Он поверил в это. Это придало ему сил, и он улыбнулся еще шире.
— Здорово, старик, — сказал он. — Какая встреча… Как живешь-можешь?
— Живу хорошо, — ответил я. — Могу плохо.
Лева хихикнул:
— А что — плохо выходит?
— Да нет, — сказал я. — Выходит хорошо. Входит плохо.
Мы засмеялись, это была старая институтская шутка, ее все знали тогда…
Смех был разрядкой. Лева понял, что все в порядке и мы сейчас еще чуть-чуть похлопаем друг друга по плечу, и я «отвалю», и он сможет спокойно звонить.
— Встречаешь кого-нибудь? — спросил он.
А почему бы и нет? Это вполне светский разговор при встрече на вокзале или в аэропорту…
— Встречаю, — почти радостно кивнул я. В этот момент Геннадий обошел Леву сзади и протиснулся между ним и телефонным автоматом.
— Кого? — поинтересовался радушно Лева.
— Тебя, — вдруг произнес позади него Геннадий.
Он сказал это громко, почти выкрикнул в ухо. Лева резко оглянулся и столкнулся с почти прильнувшим к нему сзади Геннадием.
— Тебя и встречаем, — повторил Геннадий со значением в голосе и добавил угрожающе: — Уже встретили, как видишь.
Кругом нас сновали люди, все громко разговаривали. Шум аэровокзала скрадывал наш разговор от окружающих. Да и вообще — кому мы нужны? Три дядьки стоят и беседуют…
— Что это значит? — спросил Лева, и я уловил явственные истерические нотки в его голосе.
Он повернулся ко мне и задал мне этот вопрос.
— Значит так, — произнес Геннадий спокойно, уверенным голосом. — Сейчас ты пойдешь с нами, и мы сядем в машину. И будешь вести себя тихо-тихо… А если дернешься, то пожалеешь.
Я к тому моменту уже перестал улыбаться, и Лева, взглянув в мои глаза, вероятно понял, что с ним не шутят и что дело обернулось серьезно.
— Я позову милицию, — сказал он, не двигаясь с места и как бы окидывая зал в поисках постового.
— Позови, — ответил я. — Вот прямо сейчас и позови. Давай, начинай.
Ко мне внезапно пришло спокойствие. Я увидел перекошенное страхом лицо Левы и понял, что он боится гораздо больше, чем мы.
Что, в общем-то, и естественно. Все-таки он настоящий преступник, и как ни трудно это доказать, а все же возможно. И он не знал, кто мы такие. То, что мы учились с ним в институте много лет назад, ни о чем не говорит. Мало ли что стало с нами за эти годы?
Лева вообще стал иностранным гражданином, например… Почему бы и мне не стать кем-то? Следователем, например.
— Позови, позови милицию, — сказал позади Левы Геннадий. — Под расстрел захотел?
— За что? — простонал Лева, уже не оборачиваясь.
Геннадий мягко улыбнулся и ласково сказал Леве в самое ухо:
— Ты знаешь, за что.
Но Лева не хотел сдаваться. Ему было слишком страшно. Все случилось так странно и неожиданно…
— Я требую объяснить, — неуверенным голосом сказал он.
— Ах ты, блядь, — строго ответил Геннадий, меняя тон. — Ты еще требуешь чего-то! А ну иди в машину и не трепыхайся, а то хуже будет.
Наверное, с Левой уже давно так не разговаривали, он отвык… Медленно он двинулся вперед. Я шел слева от него, а Геннадий — справа. Для верности мы даже держали Леву под руки. Подавленный, трясущийся от страха и неуверенности, он шел с нами к машине.
Его беда заключалась в том, что он не был уверен, что мы — не сотрудники милиции или контрразведки. Но в том-то и проблема всякого преступника — он знает, что виновен и боится всего на свете. Есть, конечно, отчаянные… Но Лева имел воображение, фантазию и понимал, что «повороты» могут быть разные…
Вот он и шел за нами. И это еще раз убедительно свидетельствовало о том, что мы правы и он виновен. Если бы он был чист, и Хельга просто оклеветала его, отводя нас от истинного виновника, Лева вел бы себя иначе. Тридцать седьмой и сорок девятый годы давно миновали. Ни один нормальный человек никуда не пойдет, он станет возмущаться и звать милицию. А Лева пошел. Значит, боится, собака!
Мы сели в машину, причем Геннадий предложил мне сесть рядом с Левой на заднем сиденьи.
— Слушай, — сказал он, оборачиваясь к Леве. — Если ты в дороге дернешься или еще какую глупость сделаешь, я тебя пристрелю, — и он помахал рукой с зажатым в ней газовым пистолетом.
Пистолет был заграничный и выглядел так, как настоящий. Конечно, если не приглядываться. Но у Левы не было ни возможности, ни желания рассматривать пистолет, из которого его угрожали застрелить. Он только кивнул и пробормотал:
— Я ничего не понимаю…
Лицо его было бледное, глаза моргали и губы тряслись. Так выглядит детсадовец, у которого отняли любимую игрушку… В каком-то смысле это и было так: мы ведь отнимали у Левы его прибыльный бизнес. Все было так хорошо — в далеком Питере резали людей, Лева возил и зарабатывал себе на достойную, старость. Себе, и своей семье… Как это было славно!
И тут вдруг появились мы с Геннадием, и Лева понимал, что мы просто так не отвяжемся.
— Не понимаешь? — засмеялся довольный Геннадий. — Все ты прекрасно понимаешь, гнида.
Он тронул с места, и мы помчались обратно в город. Только я не знал, куда мы направляемся, и оттого чувствовал себя не слишком хорошо.
— Вы что — работники милиции? — спросил вдруг Лева надтреснутым голосом.
Я промолчал.
— Я требую вызвать консула Германии, — проблеял Лева.
Геннадий, не оборачиваясь, захохотал:
— А Генерального секретаря ООН тебе не надо? — грубо сказал он.
В общем-то нам было на руку, чтобы Лева пока что думал, будто мы — сотрудники спецслужб. Пусть его сковывает генетический страх перед представителями государственной власти…
Мы ехали довольно долго, и все это время Лева молчал. Он сделал попытку, сказав про консула, но увидев, что это бессмысленно, решил не испытывать судьбу и покориться.
А Геннадий точно знал, куда мы едем. Он вел машину уверенно. Его волнение прошло, теперь все шло по намеченному им плану.
Мы подкатили к железным воротам на тихой безлюдной улице, и Геннадий два раза резко посигналил. Ворота были ярко-зеленые, глухие. За ними послышалась возня, грохот засова, и они распахнулись.
