груди.
— Это все оттого, что папа мой был грузином, — пояснил он. — Я по-грузински ни одного слова не знаю, а волосы на груди растут как у настоящего грузина.
Он усадил меня на диван в комнате и протянул конверт.
— Это запечатано, — сказал он. — Вы не будете открывать, в этом я уверен. Но на всякий случай сообщаю вам, что там нет совсем ничего, интересного для вас. Можно сказать, что вообще ничего интересного. Если я погибну и вы узнаете об этом, просто опустите конверт в ящик. Вас это не должно затруднить. Договорились?
Я был смущен. Ничего страшного в его просьбе я не увидел, но мне стало как-то не по себе.
— А почему вы просите об этом именно меня? — спросил я. — У вас что, нет других знакомых в Питере, кроме меня?
Скелет ухмыльнулся.
— Отчего же, — задумчиво сказал он. — Знакомых у меня много. Но только вам я доверяю в этом смысле. Не вообще доверяю, заметьте. Не вообще. Вообще я не знаю про вас достаточно, чтобы вам доверять. Но в данном вопросе — доверяю только вам.
— Отчего? — не понял я.
— Оттого, что вы — лицо незаинтересованное. Вы посторонний человек. Это про вас хорошо известно.
— Кому известно? — заинтересовался я.
— Всем, кому это важно знать, — отрезал Скелет, и стрельнул в меня глазами. — Да вы и сами с этим утверждением не спорите?
— Нет, не спорю. Я действительно надежный и проверенный человек, — подтвердил я даже с оттенком гордости. Заслуживать доверие и уважение трудно везде. И преступный мир — не исключение…
— Вот и возьмите письмо. Конверт надписан. Адрес там есть, так что больше ни о чем не беспокойтесь.
— А вы что — собрались на тот свет? — спросил я, кладя конверт себе во внутренний карман.
— Не знаю, — пожал плечами Скелет. — Во всяком случае, мне следует быть готовым к неожиданностям. Это просто необходимое приготовление на всякий случай. Так сказать, должок… Если все обойдется, то вы отдадите мне конверт обратно.
— Очень хорошо, — сказал я. — А это как-то связано с нашим делом?
— Впрямую, — ответил Скелет и опять ухмыльнулся. — Вы не тревожьтесь. Кажется, все будет в порядке и я сумею найти тех, кто вам нужен. Только нужно немножко подождать, и они проявят себя.
— Опять изуродуют кого-то? — с содроганием спросил я. Скелет оскалился:
— Уж не без этого. Теперь я кое-что узнал про них, так что хорошего от этой компании ожидать не приходится.
Я осмотрелся. Квартира у Скелета была самая обычная. Мне всегда казалось, что люди такой профессии, как у него, живут как-то особенно. Но оказалось, что все весьма прозаично. В комнате стояла старая довольно потрепанная мебель, а на стене висела плохая картина. Это был подлинник, но весьма заурядных художественных достоинств. На картине было изображено море, а в нем, среди ненатуральных серых бурунов, виднелся кораблик. Морской пейзаж на тему «Белеет парус одинокий». Середина прошлого века. Скорее всего, работа студента Академии художеств.
Все же наличие картины показалось мне странным и и решился сделать Скелету комплимент, похвально отозвавшись о картине.
Не знаю, насколько он почувствовал фальшь в моем голосе, но даже не взглянул на картину и равнодушно ответил:
— Это от мамы осталось. Не продавать же, пускай висит.
Такие картины висят почти во всех старых петербургских квартирах, и по их наличию всегда можно судить о том, коренная петербургская семья или нет. Эти картины перевозят с собой в новое жилье, в Новостройки, где на светлых бетонных стенах они смотрятся совсем странно. Но тем не менее… Это отличительный знак.
На все мои дальнейшие вопросы о ходе расследования Скелет отвечал уклончиво и в общем-то ничего не сказал. Это уже была старая милицейская закалка.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я напоследок.
— Отлично, — сказал он. — А что?
— Просто я несколько встревожился, когда вы сказали, что собираетесь сидеть без выхода дома, — ответил я. — Обычно это свойственно больным людям. — Я не стал больше ничего говорить о том, что меня тревожит ход расследования. Что же это за поиски такие, которые ведутся человеком, который сидит дома в махровом халате, надетом на голое тело? Но Скелет прекрасно понял меня и произнес многозначительно:
— Мне позвонят и скажут, куда и когда нужно прибыть. Вот этого я и жду. А пока что у меня есть время для размышлений.
— Вы работаете по методу дедукции? — поинтересовался я шутливо. Вот ведь какой Шерлок Холмс попался…
— Ну да, — кивнул Скелет. — Все главные событии проходят в голове. Что бегать без толку, если еще ничего хорошего не придумал? Так, только видимость деятельности.
На этом мы и попрощались. Я поехал к Юле, а Скелет обещал держать меня в курсе дела.
Юля на этот раз лежала на кровати и была накрыта одеялом.
— Она так и не встает, — сказала мне тревожно Людмила, впуская в комнату дочери. У Людмилы при этом было такое лицо и такие умоляющие глаза, как будто она надеялась, что я смогу вылечить Юлю. Если бы это было возможно…
— Привез? — сразу спросила меня Юля, стоило мне появиться в комнате. Она протянула руку в мою сторону. Я взял ее в свою и тихонько пожал.
— Не надо больше этого, — Юля поморщилась.
— Что не надо? — даже не понял я сразу.
— Ничего этого больше не надо, — ответила Юля спокойным и ровным голосом. — Ты не должен больше считать себя моим женихом. И у тебя нет передо мной никаких обязательств. Так что не надо больше объятий, поцелуев. Это все ни к чему и только делает все еще тяжелее.
— Что ты говоришь, — возмутился я, но Юля меня остановила.
— Я протянула руку, чтобы взять таблетки, которые ты привез, — сказала она. — И больше ни за чем… Я много думала о том, что произошло, и о том, что теперь будет впереди… Мне нужно научиться жить по-новому, по-другому. Вот с этими таблетками, например.
— Но это не может длиться долго, — ответил я, обескураженный и еще не вполне ее понимая: — Таблетки перестанут действовать и помогать тебе по мере того, как ты будешь к ним привыкать.
Улыбка тронула бескровные Юлины губы. Это была странная улыбка. Юля улыбалась так, словно она была старым, умудренным жизнью человеком, столько знания жизни и даже провидения было на ее устах в тот момент, что я даже испугался.
Таблетки — ерунда, — сказала она. — Когда перестанут действовать эти, ты принесешь другие. Мы ведь останемся друзьями все равно, правда?
Юля еще некоторое время помолчала, а когда я попытался что-то сказать, ответила:
— Ну посуди сам, Феликс… Что за глупости… Ты вовсе, не обязан продолжать любить девушку, которая стала слепой. Есть же элементарный здравый смысл. Твое благородство не дает тебе этого сказать, признаться себе самому в том, что все изменилось. Но это ведь именно так. Не дай Бог, мы бы поженились сейчас. Ты станешь тяготиться мной, моей беспомощностью, моими проблемами… будет только хуже.
— Но я же по-прежнему люблю тебя, — сказал я растерянно. На самом деле я был подавлен уверенным тоном Юли, тем, как спокойно и со знанием дела ими излагала новую версию своей жизни и наших отношений.
— Вот и прекрасно, — ответила Юля. — Просто мм теперь станем друзьями. Можно, наверно, любить слепую женщину, но нелепо же становится ее мужем и жить с нею всю жизнь. Ты в конце концов
