и в квартирах плохо топили. В особенности, в новых бетонных домах.
— А живешь в общаге? — как догадался он. Хотя, может быть, у всех общежитских особенные выражения лиц? Не знаю…
Одним словом, он добился от меня хоть и краткого, но содержательного рассказа о себе. И о дочке, и об общежитии, и о том, что родители мои живут далеко и не могут мне помогать.
— Ну, и что теперь? — в конце концов спросила я. — Что ты теперь мне скажешь?
И тогда он вдруг стал еще более задумчивый и сказал мне:
Я тогда ничего не поняла из этого стихотворения. Поняла только, что он советует мне куда-то отправляться…
Мне было непонятно и обидно все это. Впрочем, про кокаин я поняла.
— Я не наркоманка, — сказала я в ответ твердо. Потом подумала и спросила: — А что такое горжеточка?
Видимо, лицо у меня было сильно обескураженное, потому что Гена засмеялся опять и ответил:
— Про кокаин я и не думаю… Кокаин больше ни кто почти не употребляет. Это раньше было. А насчет горжеточки — вообще не знаю, что это такое.
Потом он помолчал и добавил:
Это стихотворение Вертинский написал. Ты слышала такого?
— Слышала, — кивнула я. — А про что это?
— Да про тебя, — ответил Гена и усмехнулся. — Про уличную проститутку.
— Вы что — артист? — поинтересовалась я. Мне почему-то показалось, что он, наверное, артист. Стихи знает наизусть и ведет себя странно… Более чем странно. Наверное, артист.
— Нет, — вздохнул вновь Гена. — Я не артист, деточка… Я — партийный работник. А впрочем, сейчас это неважно. Вот что. — Он расстегнул брюки и чуть приподнял на животе жилетку: — Все равно надо попробовать… Чего тянуть… давай. — И он указал мне глазами на пол под собой.
Я поняла, что мне следует делать, и опустилась на колени перед ним, просунула голову между его коленей…
Стоять голыми коленями на полу было жестко и холодно, но я даже вздохнула с облегчением. Это все-таки было уже кое-что. Какое-то нормальное, привычное для меня желание клиента…
«Нет, он все-таки не маньяк, — подумала я с облегчением, принимаясь за дело. — Просто неторопливый такой».
К моему удивлению, Гена оказался вял и совершенно не готов к тому, о чем просил меня. Но меня это не остановило и не смутило. Мало ли мне приходилось иметь дело с пьяными, которых приходилось «раскачивать» самой?
Это ведь тоже часть профессии. Проститутка должна уметь приводить мужчину «в норму». Сделать самой так, чтобы он смог… Люди ведь разные бывают. Если не сможешь, клиент может разозлиться, он ведь пьяный… Тогда может и избить девушку за нерасторопность. Со мной так однажды уже было. Вот и стараешься, ползаешь вокруг него…
В конце концов все удалось, и он удовлетворился, но и это было тоже очень странно. Сделав свое дело, Гена тут же отпихнул мое лицо от себя и торопливо застегнулся.
— Ладно, — сказал он равнодушно. — Ничего. Теперь можешь идти. А если хочешь — можешь остаться. Только спать будешь на диване, вон там, — он указал мне на диванчик в углу комнаты.
— И это все? — с бестактным удивлением воскликнула я. — Уже спать? Тебе больше ничего не надо?
— Кажется, я уже сказал, — холодно ответил Гена и, порывшись в кармане пиджака, достал бумажник.
Он посмотрел на меня и достал две десятки. Еще раз вопросительно взглянул в мою сторону.
— Ладно, хватит, — произнесла я. Двадцать рублей и на самом деле было довольно за пятнадцать минут орального секса… Я могла бы сказать ему, что в другие ночи я за двадцать пять рублей подвергалась натиску в течение нескольких часов, так что утром выходила, пошатываясь, как пьяная… Бывало, попадется какой-нибудь горячий кавказец, так спуску не дает.
Но я не стала ничего этого говорить, а спокойно взяла деньги и положила к себе в сумочку.
Ночь мы провели на разных кроватях. Вернее, он на своей кровати, а я — скорчившись на коротком диванчике. Утром мы проснулись, и я стала одеваться. Меня не отпускало какое-то странное чувство досады.
Надо было бы радоваться. Работать совсем не пришлось, почти ничего от меня не потребовалось… Денег он дал. Что же мне еще?
Но нет, было дурацкое чувство не востребованности, оскорбленности.
Зачем он меня сюда позвал, если ему совершенно была не нужна женщина?
Почему он не воспользовался мной, как следует? Он брезгует мной? Но тогда почему он пригласил меня?
Что все это означает?
Была суббота, и Гена никуда не спешил. Он сварил опять кофе и позвал меня. Я была уже одета и могла уходить, но Гена позвал, и я присела выпить кофе. А может быть, я не спешила уходить, потому что была заинтригована его странным поведением?
И мне хотелось узнать, в чем же дело. Ведь он не импотент, в этом я все же имела возможность убедиться.
А дальше началось нечто уж совершенно невообразимое… Невероятное. Непредсказуемое…
Всего я ожидала от этого типа, но такого…
— Сегодня суббота, — сказал Гена, отхлебывая кофе. — Я сегодня выходной. А ты?
— Я работаю посменно, — ответила я. — Но сегодня днем я свободна. Мне выходить только завтра.
— Если хочешь, — сказал вдруг Гена неожиданно, — мы могли бы сходить куда-нибудь.
Я поперхнулась. Сходить… Куда-нибудь… Что это значит? Ведь, как выяснилось, я ему совершенно безразлична. Я ему даже не понравилась, как женщина Мне в это верилось с трудом, но я понимала, что, вероятно, это так.
Знаешь, есть такой одесский анекдот. Идет в Одессе бракоразводный суд. И судья спрашивает у мужа: «Почему вы разводитесь с вашей Сарой?»
А муж отвечает: «Она меня не устраивает, как женщина».
И тогда в зале зашумели все, а судья гневно говорит: «Нет, вы посмотрите на этого фраера! Всю Одессу она устраивает, а его — нет!»
Так же было и со мной. Пока что я нравилась всем клиентам, с которыми имела дело. Гена был первым, кто смотрел на меня совершенно равнодушно.
И вдруг такое странное предложение!
Все-таки я прошу понять меня и мое состояние в тот момент. Пусть все так, как я сказала. Но…
Гена был значительно старше меня. Он был явно солидный уважаемый человек, не то, что я — жалкая фабричная работница и проститутка с ребенком на руках. И он предложил мне провести с ним день.
— А куда мы пойдем? — спросила я, когда отдышалась после того, как подавилась горячим кофе от неожиданности.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Это все равно. А куда бы ты хотела?
— Мне нужно зайти к ребенку, — сказала я. Ведь моя соседка по общежитию не простит мне, если я
